– Лили не хочет, чтобы ей раскладывали Таро.
– Конечно, хочет, – говорит Нив и поворачивается к Лили. – Эй! Лил! Ты хочешь, чтобы Мэйв погадала тебе на картах?
– Лил! – кричит Нив снова, и поскольку Лили как бы не совсем слышит нас, та встает со стула и пересекает класс.
– Привет, – говорит Лил. – В чем дело?
– Да мы просто хотели спросить, не хотела бы ты проконсультироваться с Таро.
– Что за желание такое?
– Потому что ты единственная на нашем курсе, кто еще не консультировался. Думали, тебе будет интересно.
Вообще-то Нив не все время такая стервозная. Обычно она даже неплохая. Но, как и во всех девочках, в ней заложен потенциал «большой стервы», который очень легко просыпается поблизости от таких доступных целей, как Лили.
Лили заправляет волосы за свое глухое ухо – обычно она так поступает, когда нервничает. Как будто она сразу вспоминает обо всех своих слабостях, и ее охватывает непреодолимое желание показать их, как собаки показывают свой розовый живот.
– Нет, не интересно, – говорит она.
Она до сих пор не посмотрела на меня. Она поворачивается в мою сторону, только если это неизбежно.
– Видишь? – спрашиваю я Нив. – Она не хочет. Так что перестань.
– Ты что, боишься? – дразнит ее Нив.
Да, фраза ужасно избитая, но она работает.
Губы Лили дергаются.
– Нет, – говорит она.
– Тогда выбери три карты. Любые три, – говорит Нив, хватая со стола карты из Душегубки.
Лили осторожно выбирает карты, держа их между кончиков указательного и большого пальцев, словно стараясь свести контакт с ними до минимума. И кладет их лицом вниз на стол.
– Перевернешь их, Мэйв? – спрашивает Лили с неожиданной твердостью в голосе. – Тебе же нравится отворачиваться от одних и поворачиваться к другим.
Слышны громкие вздохи удивления. Лили только что обвинила меня.
Теперь на нас как будто обращены все взоры в классе. Даже Фиона отложила телефон и сбросила с себя вид «я выше всего этого», который она напускает на себя во время занятий.
Невозможно понять, что можно ожидать от Лили. Я краснею, вспоминая о вчерашнем вечере, когда закрыла глаза и ожидала поцелуя от ее старшего брата. Неужели он рассказал ей? Они настолько близки? Год назад они не особо разговаривали по душам, но вдруг все изменилось. В конце концов, оба они странные.
Я переворачиваю первую карту Лили. Пятерка кубков, на которой изображена женщина, плачущая над лежащими у ее ног перевернутыми кубками.
Лили глядит прямо на меня.
– И что это значит?
Я вдруг испытываю страх перед ней. Где та скромная, ребячлевая Лили, которую я знала? Та, которая просила меня рассказать ей истории о привидениях, но плакала, когда они оказывались слишком страшными?
– Печаль, – отвечаю я, поморщившись.
В младшей школе мы с Лили вдвоем ходили на занятия для отстающих. Нам было по шесть лет, и мы складывали по буквам слова «К-О-Т» и «К-И-Т». Узнав, о том, что мы живем рядом, наши мамы подружились. Так началось замечательное время. Мы ночевали друг у друга, посещали семейные праздники, бегали по парку, пока наши мамы сидели и болтали в кафе часами. Дополнительные занятия закончились, а мы стали лучшими подругами.
До того, как пошли в среднюю школу, где вдруг стало очень важно, кто твои подруги.
Или, по меньшей мере, мне так казалось.
– Печаль, – скептически повторяет Лили. – Как-то уж слишком неопределенно.
– В каком смысле?
– Люди постоянно печалятся. Печалиться можно по самым разным поводам, – холодно говорит она. – А почему печалюсь я?
