Всё о мореплаваниях Солнышкина - страница 16

– А вот в чём. – И Плавали-Знаем вытряхнул из сапога окурок «Казбека».

– А я при чём? – спросил Солнышкин.

– При чём Солнышкин? – выступил вперёд Перчиков.

– Постойте, постойте! – сказал Бурун и взял папиросу. – «Казбек»! Да ведь их курит у нас один артельщик.

– Кто? – спросил Плавали-Знаем.

– Артельщик, – подтвердили все.

– А-а, так это ты? – зашипел Плавали-Знаем.

– Я нечаянно, я думал – это урна, – сказал артельщик, но сапог со всей силой шлёпнул его по самой макушке, как по мишени.

– Ну что, теперь побреемся? – деловито спросил Солнышкин.

– По местам! По местам! – заорал Плавали-Знаем и в одном сапоге заковылял на капитанский мостик.

Бриться ему уже не хотелось.

Теперь Солнышкин мог заниматься настоящей матросской работой. Он закатал рукава тельняшки и вместе с боцманом драил палубу. Он так старательно натирал её шваброй, что даже видавший виды Бурун удивлялся:

– Вот это да!

И он сразу же доверил Солнышкину поливать палубу водой из шланга. Шланг был новенький, вода из него била тугой прозрачной струёй, во все стороны разлетались сверкающие брызги, за бортом кричали чайки, и Солнышкин опять был такой радостный и счастливый, что ему захотелось послать фотокарточку бабушке. Он вымыл всю палубу, струёй сбил с бортов пыль и даже облил спасательные круги, так что они засветились как новенькие. Потом он вымыл две грузовые машины, которые стояли у трюмов и плыли на Камчатку.

Рабочий день подходил к концу, и Бурун, присев на трюм, удивился, что больше не случилось никаких происшествий.

– Странно, – сказал Бурун, – просто странно.

И в этот самый момент вверху, над капитанской рубкой, появился Перчиков с антенной и молотком в руках. Бурун насторожился. Именно на том месте, на поручнях, у боцмана сушились самые лучшие тряпки и висело самое красивое пожарное ведро. Перчиков отодвинул их и, напевая, стал прикреплять антенну.

– Ты что это делаешь, Перчиков? – покраснел от волнения боцман. – Опять за своё?

Он уже несколько раз ссорился из-за этого места с радистом и сбивал антенну. Ему казалось, что нет места удобнее для ведра и тряпок.

– Ты зачем это снял тряпку и отодвинул ведро? – дрожа от волнения, спросил снова Бурун.

– Эти знаменитые тряпки могут занимать более скромное место, а антенна нужна людям, она должна быть как можно выше! – ответил Перчиков, продолжая приколачивать антенну.

– Мои тряпки, – сказал боцман, – мои тряпки на более скромном месте?

– Угу, – ответил Перчиков, потому что во рту он держал гвоздь.

– Тогда эти знаменитые тряпки будут сохнуть на твоей знаменитой антенне!

Боцман повернул голову и вдруг приоткрыл рот: пока они спорили, солнце спряталось, и перед пароходом стояла такая густая стена тумана, что его можно было сгребать, как снег, лопатой. На поручнях и иллюминаторах повисли капли, словно у парохода случился насморк. Всё притихло.

– Ну и туман! – удивился боцман. – Ну и туман! – И он пошёл к себе в каюту.

А Солнышкин забрался в грузовик и стал наблюдать за морем и за туманом.

Именно из-за этого тумана такой хороший день закончился неприятностью для кока Борщика – одного из лучших коков пароходства.

Как только судно вошло в туман, в рулевую рубку поднялся заспанный Плавали-Знаем. Он любил подремать в это время, но туман на него плохо подействовал: у него закололо в ушах и заложило нос.

– Что тут происходит? – спросил он, протирая глаза.