За всю мою репортерскую деятельность это был единый, запомнившийся мне, случай такого упущения.
* * *
У Н. И. Пастухова было большое количество друзей и не меньшее число ожесточенных врагов.
В нем было столько же оригинального и своеобразно хорошего, сколько и непереносимо дурного, и все это скрывалось под грубой оболочкой не строго культурного человека.
К каждому из своих сотрудников он относился, как к близкому и родному ему человеку, но и церемоний он никаких ни с кем не соблюдал, всем говорил «ты» и, разбушевавшись, поднимал порою такой крик, который не все соглашались покорно переносить.
Зато и в горе и в нужду сотрудников он входил с отзывчивостью, в прессе его времени почти небывалой.
Я знаю случай, когда, с укором встретив старого газетного товарища, пришедшего к нему искать работы, он разом превратил его, как бы мановением волшебного жезла, из бедного и полураздетого человека в человека относительно обеспеченного.
Это моментальное превращение помнят все, кто знал обоих героев этой житейской волшебной сказки: щедрого «хозяина» Пастухова и вконец пропившегося «работника» И. А. Вашкова.
Дело было глухой осенью, месяца через два после начала «Московского листка».
На дворе стоял почти зимний холод. Улицы покрыты были какой-то гололедицей, чем-то средним между замерзшим дождем и растаявшим снегом, когда в скромную в то время квартиру нового редактора-издателя вошел Иван Андреевич Вашков, довольно хороший и известный в Москве литератор, но вечно бедствовавший, частью благодаря своему многочисленному семейству, состоявшему из семи или восьми душ, а частью (и даже большей) благодаря своей губительной и неудержимой страсти к вину.
Пришел И. А. Вашков в самом жалком виде, без калош, в плохих сапогах и в одном холодном пальто, под которым даже сюртука, кажется, не было.
Он не взглянул ни на кого из нас, хорошо ему знакомых по прессе, и прямо подошел к Н. И. Пастухову, который с обычной своею оригинальностью, смерив его с головы до ног пристальным взглядом, с укоризной промолвил:
– Хорош!
– Работы дайте! – резко ответил ему И. А. Вашков. – А уж хорошо или нет, об этом потом рассудите!
– Да ведь ты работать не станешь, Иван Андреевич.
– Коли пришел «наниматься», так, значит, буду. Нельзя не работать. С голоду все умрем. Есть надо!
– А пить не следует… – серьезно покачал Н. И. Пастухов своей седой головой. – Ты где живешь-то?
– Да покуда… то есть сегодня, в меблированных комнатах, а завтра уж не знаю, где буду жить, потому – хозяйка выселяет.
– Много должен?
– Пятьдесят рублей!
– А амуниция только та, что на тебе?
– Только, – низко опустив голову, ответил И. А. Вашков.
– И что за жизнь такая в меблирушках! – продолжал Н. И. Пастухов свои назидания. – Ведь у тебя, слышно, детей орава. Ты бы квартиру взял лучше!
– А мебель где взять?
– Вона! Редкость какую нашел… мебель… мало мебели в Москве?
– Да такому, как я, и квартиры не сдадут. Контракт подписывать надо…
– Важное кушанье контракт… подпишем!
Н. И. Пастухов, видимо, начинал уже окончательно входить в роль доброго гения.
Прошла минута тяжелого молчания. И. А. Вашков стоял, понурив голову.
– Нечего нос на квинту сажать, – весело и бодро заговорил старик. – Поедем твои грехи замаливать… Да обожди! Мою шубу надень! Пальто мое на тебя не влезет. Ишь ты дылда какая, прости господи!
– Зачем? Не надо! – стесняясь, пробормотал И. А. Вашков.
