Минуты три… пять…
И всё… Обрыв. Пустота в глазах.
А в груди ощущение такое, будто фотографию, где я с ней вдвоем стою, разрезали на пополам, отделив нас друг от друга навсегда. И теперь, как не старайся склеить, а шов никуда уже не исчезнет.
Может, и бред. Но, тогда как пыльным мешком пришибло.
И нет, мы не ругались. Просто каждый, вроде как с ухмылкой, рассказал свою версию, а потом…
Потом Красивая выдала свою дурацкую фразу, что не судьба…
А я признался ей в любви…
Только поздновато вышло.
Не поверила, испугалась ли, не знаю.
Юлька тогда в последний раз мне в глаза взглянула, улыбнулась как-то грустно, покачала головой, и буквально растворилась.
Я же за ней помчался, догнать хотел. Еще раз поговорить.
Но, чёрт!
Явно неудачно. Эту стену даже тараном оказалось не пробить.
Еле сдержался, поскольку в объятиях от переполнявших эмоций задушить был готов. Реально на этой мелочи клинило по жёсткому.
И ведь мелочь, как есть. Не преуменьшаю. Дай Бог, метр шестьдесят, если есть. Только с моими 187 сантиметрами это так охренительно прекрасно всегда ощущалось… да и ощущается до сих пор.
Вон как руки до сих пор дрожат… потому и сжимаю кулаки, пряча их в карманах.
Самому же до судорог хочется плюнуть на всё, схватить эту маленькую гордую женщину и утащить в свою берлогу. Не слушая больше никого и никогда. Чтобы доказать и ей, и всем окружающим, что ни хрена это неправильно – быть далеко друг от друга, когда любишь.
Зря Красивая думает, что боль в глазах спрятать смогла, когда Машка нарисовалась.
Нет. Не вышло. Я её нутром почувствовал.
Вновь ту же горечь, как и семь лет назад.
Ах-да, Машка! Засранка мелкая.
Вот и Наташка про нее спрашивает.
Встряхиваю головой, выныривая из размышлений о прошлом. Где до сих пор часто бываю. Потому что именно там могу видеть ту, которой я однажды пообещал: «Всё равно будешь моей!», пусть она этого и не услышала.
– Не знаю, Татка, – отвечаю Смирновой-Осиповой, задирая голову вверх и любуясь яркими звездами.
Здесь, в лесу, и они, и почти полная луна кажутся нереально классными, непривычно манящими и огромными.
– А кто знает? – фырчит не хуже кошки одноклассница. – Кто её сюда припёр? Я что ли?
– Ну, и не я, точно. Лучше у мужа своего спроси, что его сестрёнка тут забыла.
– У Миши? – сдувается в момент собеседница, а потом вновь прищуривает сверкающие недовольством глаза, явно замышляя разборки с благоверным. – Ну, Осипов, попляшешь ты у меня сегодня ночью!
Шипит многообещающе.
Вот, как я и думал.
– Ты лицо Юльки видел, когда эта треска худосочная на тебе повисла, как игрушка на новогодней ёлке? Или в подробностях описать?
– Видел, Татка. Еле сдержался, чтобы голову сеструхе твоего муженька и моего друга по совместительству не открутить. Как и длинный язык.
– Что ж сдержался? Поверь, я бы не расстроилась. Между прочим, у всех присутствующих сложилось мнение, что свадьба не за горами.
– Бред.
– А ты это теперь Красавиной расскажи, если найдешь. Уверена, она снова тебя десятой дорогой обходить станет. И ведь именно тогда, когда я узнала, что она свободна.
– ЧТО?
Замираю от шокирующей новости.
А ведь точно.
И когда я спросил про семью, и когда это сделала Машка… Красивая только про дочку ответила.
– Ты уверена?
– Да, Юльчик мне сама сказала.
– И промолчала? – прищуриваюсь, давя на Смирнову взглядом.
– Хотела сделать тебе сюрприз. Но ты, Любимов, как обычно, отличился!
***
