– Небось лошадь убила мотор, – подсказал он. Эмори не задумываясь послал бы его на плаху.
– Ну, мы уезжаем, – сказала Майра спокойно. – Понимаешь, Эмори, сани были заказаны на пять часов, и все уже собрались, так что ждать было нельзя…
– Но я же не виноват…
– Ну, и мама велела мне подождать до половины шестого. Мы догоним их еще по дороге к клубу Миннегага.
Последние остатки притворства слетели с Эмори. Он представил себе, как сани, звеня бубенцами, мчатся по заснеженным улицам, как появляется лимузин, как они с Майрой выходят из него под укоряющими взглядами шестидесяти глаз, как он приносит извинения… на этот раз невыдуманные. Он громко вздохнул.
– Ты что? – спросила Майра.
– Да нет, я просто зевнул. А мы наверняка догоним их еще по дороге?
У него зародилась слабая надежда, что они проскользнут в клуб Миннегага первыми и там встретят остальных, как будто уже давно устали ждать, сидя у камина, и тогда престиж его будет восстановлен.
– Ну конечно, конечно, догоним. Только не копайся.
У него засосало под ложечкой. Садясь в автомобиль, он наскоро подмешал дипломатии в только что зародившийся сокрушительный план. План был основан на чьем-то отзыве, кем-то переданном ему в танцклассе, что он «здорово красивый и что-то в нем есть английское».
– Майра, – сказал он, понизив голос и тщательно выбирая слова. – Прости меня, умоляю. Ты можешь меня простить?
Она серьезно поглядела на него, увидела беспокойные зеленые глаза и губы, казавшиеся ей, тринадцатилетней читательнице модных журналов, верхом романтики. Да, Майра с легкостью могла его простить.
– Н-ну… В общем, да.
Он снова взглянул на нее и опустил глаза. Своим ресницам он тоже знал цену.
– Я ужасный человек, – сказал он печально. – Не такой, как все. Сам не знаю, почему я совершаю столько оплошностей. Наверно, потому, что мне все – все равно. – Потом, беспечно: – Слишком много курю последнее время. Отразилось на сердце.
Майра представила себе ночную оргию с курением и Эмори, бледного, шатающегося, с отравленными никотином легкими. Она негромко вскрикнула:
– Ой, Эмори, не надо курить, ну пожалуйста. Ты же перестанешь расти.
– А мне все равно, – повторил он мрачно. – Бросить я не могу. Привык. Я много делаю такого, что если б узнали мои родственники… На прошлой неделе я ходил в театр варьете.
Майра была потрясена. Он опять взглянул на нее зелеными глазами.
– Из всех здешних девочек только ты мне нравишься, – воскликнул он с чувством. – Ты симпатико.
Майра не была в этом уверена, но звучало слово модно, хотя почему-то и неприлично.
На улице уже сгустилась темнота. Лимузин круто свернул, и Майру бросило к Эмори. Их руки соприкоснулись.
– Нельзя тебе курить, Эмори, – прошептала она. – Неужели ты сам не понимаешь?
Он покачал головой.
– Никому до меня нет дела.
Майра сказала не сразу:
– Мне есть.
Что-то шевельнулось в его сердце.
– Еще чего! Ты влюблена в Фрогги Паркера, это всем известно.
– Неправда, – произнесла она медленно – и замолчала.
Эмори ликовал. В Майре, уютно отгороженной от холодной, туманной улицы, было что-то неотразимое. Майра, клубочек из меха, и желтые прядки вьются из-под спортивной шапочки.
– Потому что я тоже влюблен… – Он умолк, заслышав вдали взрывы молодого смеха, и, прильнув к замерзшему стеклу, разглядел под уличными фонарями темные контуры саней. Нужно действовать немедля. С усилием он подался вперед и схватил Майру за руку – вернее, за большой палец.
