Тристан сжал зубы: сознавать правоту демоницы было крайне неприятно… но, напомнил он себе, он здесь не для того, чтобы пытаться переубедить эту мать порока. Демонстративно заложив руки за спину, он сосредоточился на ощущении жара в кончиках пальцев и презрительно бросил:
– Может, закон и несовершенен, но это не значит, что грешные твари вроде тебя могут вмешиваться в дела людей!
– Ну, не на вас же надеяться простым людям! – с истинно дворянским презрением отозвалась демоница, вскинув ярко-рыжую бровь, и тут же расплылась в ядовитой усмешке: – Ты – ещё ладно, дурак, но принципиальный. А вот до тебя двое приезжали… гнилые люди, мне даже стараться не пришлось, сами полезли робкой служанке под юбку! И будь это не я, а нормальная девка – каков шанс, что она побежала бы топиться потом, а, паладин?
От поднявшегося внутри бессильного гнева затряслись руки, и Тристану вновь пришлось напомнить себе, что он здесь не для победы в споре. Самое поганое, что де Вэр знал тех двоих… и не только их. Репутация паладинов Светлого Ордена в последние десятилетия оставляла желать лучшего, а это значило, что суккуба едва ли лжёт. Но здесь и сейчас ему было нужно совсем, совсем другое.
– Это дела Ордена, – процедил он, отступая на шаг и чуть разворачиваясь, чтобы вновь стоять к демонице лицом. – Кто ты такая, чтобы судить об испорченности человека? Мелкая бесовка, не способная даже продержаться на земле без подпитки? Похотливый дух, готовый ради крохи сил обжиматься даже с жирным любителем мальчиков?
– А, ты всё-таки расспросил и про остальных, милый? – пропела демоница, но Тристан видел, как она потемнела лицом, а сквозь красивый морок на миг проступили полыхающие солнечным камнем рога.
Не дав ей перебить себя, паладин добавил в голос насмешки и продолжил громче:
– Может, тебе и удалось прорваться сюда Вратами Высоких, которые не иначе драконьими кознями умудрилась открыть несчастная старуха, да только весь Высокий Легион мы, паладины, знаем наперечёт. И нет там ни одной потаскухи с янтарными рогами!..
Лживый образ нежной дворянки вспыхнул и осыпался искрами по одному щелчку белых пальцев, и Тристан невольно отступил на шаг: такой яростью пылали жёлтые глаза.
– Нет – так скоро будет! – прошипела демоница, хищно подавшись к нему. – Смотри и запоминай, червяк, как выглядит Литэ о-Сурай, что станет баронессой, когда ты, святоша, ляжешь к моим ногам!..
Тристан всем телом ощутил, как ударила по нему волна силы – возбуждающей, жаркой, липкой, дурманящей разум. Тело скрутило судорогой желания, иссушающей жаждой – покориться, склониться, молить её, обнажённую и прекрасную, самую желанную женщину во всех мирах, о милости, о едином поцелуе… но готовое плетение обожгло пальцы, и паладин, разлепив пересохшие губы, выбросил вперёд руку и прокаркал:
– Hsiw irem nem ardum ihsediv eil ek amta inpa rua ao, Lithe o-Suraj!
Заклинание вспухло светом, звуком, ударной волной, ослепляя и оглушая, выбивая воздух из лёгких и вырывая силы из жил, всё до последней капли, опаляя и отбрасывая прочь – спину Тристана пронзила боль, но прежде чем он успел её осознать, весь мир погас.
***
Боль. Забытая, невыносимая боль словно рвала тело на части, и от малейшего движения с губ слетали хриплые стоны. Прошло немало времени, прежде чем зрение прояснилось, и Литэ наконец смогла разглядеть трепещущий переменчивый узор листвы над головой.
