Затянувшееся молчание нарушил Малышев. Делая вид, что не замечает смятенного состояния приехавшего, он доложил:
– Товарищ член военного совета, это – Илья Иванович Лисов, человек из особой группы Колычева и личный порученец Верховного главнокомандующего.
Не заметно, чтобы от этих слов держателю гранаты стало легче. Трястись он не перестал, только глаза еще больше выпучил. Командарм, глядя на члена, со словами «Разрешите помочь» – осторожно протянул руку, чтобы забрать «феньку». Тут уж я вмешался:
– Это – мое. Сам заберу.
И обращаясь к толстому, сказал:
– Отдай… отдай, кому говорят!
Отдать кругляш мне были рады, но не могли. Поэтому пришлось, отгибая генералу пальцы, постепенно выцарапать «лимонку» себе. Глянув на выдохнувших людей, злобно ухмыльнулся и разжал кулак. Предохранительный рычаг, весело дзынькнув, отлетел в сторону, тихо хлопнул боек, а народ упал на пол с такой скоростью, как будто у них ноги подрубили. К чести Малышева, надо заметить, что залегать он не стал, а только побледнел. Секунд через десять генерал-лейтенант выдохнул и от души ругнулся:
– Придурок вы, Илья Иванович! Разве можно так?
– А как еще с такими общаться? И кстати – кто это?
Демонстративно не обращая внимания на поднимающихся и злобно зыркающих на меня людей, обращался только к командарму.
– Это – член военного совета Никита Сергеевич Хрущев. Две недели назад прибыл на замещение Кобзева.
Ну вот и свиделись… то-то мне этот толстячок таким знакомым показался. Хрущев, поднявшись с пола, утирался платочком и пытался что-то сказать. Несколько раз открыв рот вхолостую, он прокашлялся и, пустив петуха, выдал:
– Многое о вас слышал, товарищ Лисов! Товарищ Сталин о вас очень высоко отзывался. Рад знакомству. Но как вы нас заставили здесь поползать! Всех встряхнули!
И громко заржал. Свита подхватила… Во дает! Пожав протянутую мне мягкую влажную ладонь, я в полном обалдении огляделся. Ржут… все ржут… только Малышев серьезен. А эти… Я бы так не смог. В подобной ситуации всем бы люлей навставлял, пока от шока не отошел. А эти – щерятся. Командарм, глядя на почти ненатужное веселье, только желваки на щеках катнул. Видно, тоже человеку неудобно. Если бы Хрущев мне в ухо засветил после всего, и то было бы понятней. Но вот ТАК?! Делать вид, как будто это была просто веселая шутка?! Наверное, таким макаром люди и попадают в большую политику… Запинав у себя внутри все человеческое, повесить на морду угодливую улыбку и, как червяк к центру яблока, прогрызаться к цели. Зато как прогрызутся, тогда держись! Всем все вспомнят. Мне даже не по себе стало – а ведь Хрущ вспомнит! Такое не забывается…
Наскоро козырнув ЧВСной компании, вышел во двор. Тряхнув головой, оглянулся на дверь. Не-е-ет, Никита Сергеевич, не быть вам генсеком. У меня еще чувство самосохранения не до конца атрофировалось. Зачем, спрашивается, мне такой геморрой лет через двенадцать нужен, или когда он там на трон взойдет? Так что надо действовать сейчас и быстро. Главкому на него стучать, как Никитка после смерти Лучшего Друга Советских Авиаторов будет развенчивать культ личности, дело, конечно, хорошее, но вдруг что-то пойдет не так и Хрущев все равно вывернется? Такие дела на авось оставлять нельзя….
Пройдя мимо двух «виллисов» и броневичка охраны, которые прибыли вместе с этим непутевым жиробасом, пошел, ориентируясь по запаху, в сторону столовой.
