В обед, во время второй стадии Джона-Джоузефа, мы поехали в Оризаре, чтобы еще раз посмотреть дом, что понравился Айлин. В Оризаре Джон-Джоузеф залез на крышу заброшенного домишки, чтобы проверить не течет ли она, и качаясь, с риском шарахнуться вниз, орал на всю деревню: «Aylin, it is ok!» Айлин по-английски спокойно отвечала: «Could we discuss it here, darling?» Такое спокойствие Айлин убедило меня, что, все-таки, Айлин принимает какие-то успокоительные таблетки или легкие наркотики в силу своих семейных обстоятельств. Пока я расписывала Айлин инфраструктуру района, Джон-Джоузеф увидел привязанного коня, и, перескочив забор какого-то унылого и нуждающегося в основном ремонте дома, побежал к коню. Тут выскочил полуголый цыган из этого дома и начал кричать, что конь бешеный и «кудааааа, мужик?» Я хотела было рвануть за Джоном-Джоузефом, думаю, все, убился! Айлин так заторможенно мне говорит: «Не переживайте так, пожалуйста.
Джон-Джоузеф бывший жокей и все у него хорошо и замечательно с конями». Я и полуголый цыган в изумлении уставились на Джона-Джоузефа и его коня. Джон-Джоузеф и бешеный цыганский конь стояли обнявшись, как будто всю жизнь друг друга искали и наконец-то нашли.
В общем, понравился им этот дом. Потом поехали в Несебр, где уже в агентстве с Айлин стали обсуждать способы оплаты и составлять предварительный договор. Джон-Джоузеф постоянно отлучался в бар. Я сказала Айлин, что если мы пойдем к нотариусу вечером, в третьей стадии ее муженька, то нас оттуда погонят как раз из-за его третьей стадии. Айлин предложила Джону-Джоузефу оформить на нее доверенность в покупке недвижимости, но Джон-Джоузеф уже был «никакущий», начались споры и скандалы с намеком на побоище.
Прибежала моя начальница и сказала, мол, давайте, в Англию валите и все это безобразие уже ни в какие рамки. Мне тоже уже насточертела вся эта ирландская свистопляска и я сказала Айлин, что «I don”t give a fuck» на всю вашу сделку и мне пора домой. Айлин потащила Джона-Джоузефа на улицу и что-то долго ему втолковывала, пока я и моя начальница нервно хлебали очередной кофе и курили. Потом зашла Айлин с притихшим Джоном-Джоузефом, мы оформили доверенность и составили предварительный договор.
Приехали собственники дома. Айлин и я, оставив Джона-Джоузефа в ближайшем барчике, пошли к нотариусу для окончательного оформления сделки на недвижимость. Купили они дом, а я получила хорошие комиссионные.
Они, грузинские бриллианты – серьги с английской застежкой и небольшими, но исключительно чистыми камнями в пол карата в гнездышке из платины, появились в моей жизни совсем случайно.
В девяносто четвертом году на базаре, где я продавала очки, к моему стеллажу подошла симпатичная женщина около тридцати – тридцати пяти лет, грузинка из Тбилиси с девочкой шести-семи лет. Очень хорошо их помню. У женщины были роскошные темно-каштановые волосы до плеч, гордый орлиный нос и густые, будто нарисованные гуашью, брови вразлет. По их неравномерному загару было видно, что они из отдыхающих. Грузинка сказала, что у нее какие-то большие неприятности с отъездом и ей срочно нужны деньги. Кое-что из личных вещей она продала, но ей не хватает на обратную дорогу и она продает свои бриллианты. Она сняла сережку с уха и протянула мне: «Посмотрите, они настоящие. Бриллианты моей бабушки. Я бы никогда их не продала, но нам нужно уехать». Женщина рассказала, что она уже битый час ходит по базару, но цыганам бриллианты не нужны, а у армяней наличных денег нет. Не знаю почему я купила эти серьги – то ли они мне понравились, то ли мне понравилась грузинка и ее смешливая девчушка, то ли потому, что у меня одной на базаре оказалась наличка, трудно сказать. Но, я их купила. Грузинка, снимая вторую серьгу, сказала: «Они вас выбрали и не оставят. Только вы их тоже не оставляйте, как я.»
