– Veramente? Non c’è nulla da temere qui[94], – прошептала она. Может быть, пауков, но они безобидны. Если уж бояться, то дьявола.
К счастью, Карина поняла смысл того, что говорила сестра Доменика, и, казалось, она вздохнула с облегчением, когда поняла, что женщина не собирается вести ее в подвалы дальше второй комнаты. Она скорчилась между двумя древними винными бочками, став коленями на грязный пол. Шепотом девочка спросила:
– Non chiuda la porta. Per favore, Suor Domenica[95].
Это она могла сделать для ребенка. Закрывать дверь было совсем не обязательно, особенно если Карина обещает сидеть тихо.
Карина обещала.
– Aspetterai qui?[96] – спросила сестра Доменика.
Карина кивнула. Конечно, она подождет.
Когда он приехал, сестра Доменика уже была среди своих овощей. Сначала она услышала шум мотора и шорох шин по гальке. Затем мотор замолчал, хлопнула дверь, а затем послышались шаги, взбирающиеся по лестнице в ее крохотное жилище над стойлом. Он позвал ее. Она поднялась с земли, тщательно вытирая руки о тряпку, висевшую у нее на поясе. Услышала, как две двери открылись и захлопнулись наверху, а затем его шаги стали спускаться. Заскрипела садовая калитка, и она наклонила голову. Доменика, скромница Доменика, готовая подчиниться любому его желанию…
– Dov’è la bambina? Perchй non sta nel granaio?[97] – спросил он.
Женщина ничего не ответила. Послышались его шаги в огороде, и она увидела его ботинки, когда он остановился рядом с ней. Она повторяла себе, что должна быть сильной. Он не отберет у нее Карину, хотя девочка и не сидит в стойле, как он приказывал.
– Mi senti?[98] – спросил он. – Domenica, mi senti?
Доменика кивнула. Она не была глухой, и он знал это. Она сказала ему:
– La porterai via di nuovo[99].
– Di nuovo? – переспросил он недоверчиво. Казалось, он спрашивал, почему же никогда не сможет забрать у нее девочку.
– Lei e mia[100], – сказала она.
Она подняла глаза. Он наблюдал за ней. По его лицу было видно, что он обдумывает ее слова. Наконец он что-то понял, положил ей руку на затылок и мягко сказал:
– Cara, cara[101].
Он притянул ее ближе к себе. Тепло его руки на ее теле было как тавро, которое делало ее навсегда его. Она чувствовала его всем телом, даже кровью.
– Cara, cara, cara, – шептал он. – Non me la riprenderò piщ, mai piщ[102].
Он наклонился и накрыл своими губами ее рот. Его язык раздвинул ее губы, лаская. Потом он поднял льняную юбку, которую она носила.
– L’hai nascosa? – проговорил он, не отрываясь от ее рта. – Perchй non sta nel granaio? Ne l’ho ditto, no? La bambina deve rimanere dentro il granaio. Non ti ricordi? Cara, cara?[103]
Как же она могла держать Карину в холодном каменном сарае, как он того требовал, удивилась сестра Доменика. Девочка была ребенком, а ребенок должен быть свободным.
Он покрывал ее шею нежными поцелуями. Его пальцы дотрагивались до нее. Сначала здесь. Потом там. Казалось, пламя медленно сжигало ее, когда он нежно опустил ее на землю. На земле он вошел в нее и стал двигаться в ней с завораживающим ритмом. Она не могла не подчиниться ему.
– La bambina, – он ей на ухо. – Capisci? L’ho ritornata, tesoro. Non me la riprenderò. Allora. Dov’è? Dov’è? Dov’è?[104]
С каждым толчком он продолжал говорить. Где она? Я привез его к тебе, мое сокровище.
Доменика приняла его. Она позволила удовольствию накрыть ее с головой до тех пор, пока они не достигли высшей точки. Она даже не думала ни о чем.
