Он взял бумагу и прочёл вслух: – Товарищ Л.П. Ермаков командируется в г. Екатеринодар для работы в рабоче-крестьянской милиции, – подперев голову, Евгений Макарович хмыкнул, – товарищ, мать его так! Как хоть зовут этого товарища?
– Лавр Павлович.
– Тьфу…, черт его дери, прям как Корнилова>35! Слава Богу, хоть не Георгиевич, – помотав головой, он поставил размашистую подпись, тщательно подышав на печать, любовно оттиснул её на бумаге и протянул Людмиле: – Держи! Сама подписать не забудь!
***
Сильный пронизывающий ветер завывал за окном. Они пили чай и молча смотрели друг на друга. Лавр, наконец, решился задать вопрос, который мучил его всё это время: – Люда, что стало с моими друзьями?
– Их расстреляли, – спокойно ответила она и, не отводя взгляда, продолжила, – людей, с которыми ты случайно встретился по дороге в Новороссийск, когда шёл в своей родственнице, расстреляли как врагов революции.
От неожиданно спокойного тона Лавр поперхнулся чаем: – Каких врагов революции? Что ты говоришь! Они пробирались в Новороссийск просто, чтобы уехать! Неужели их нельзя было отпустить с миром?
– Они военные преступники и не имели права покинуть Россию, не ответив за содеянное. Подполковник Иващенко и подпоручик Фролов – офицеры деникинской контрразведки, Я думаю, тебе не надо рассказывать, что это такое. Твой попутчик, ротмистр Головин, был правой рукой Каппеля>36. Под его руководством живьём заморожено огромное количество мирных жителей. Их, по его команде выводили на мороз голыми и поливали водой, пока живые люди не превращались в статуи. Они называли это «методом замораживания», и оставляли этот ледяной ад для устрашения населения и бойцов наступающей Красной Армии, – она перебрала бумаги на столе. – у полковника Белова, старшего офицера генерального штаба в подкладку было зашито письмо для «Русского комитета Северо-Запада»>37. Он пробирался в Берлин, а гусар Подбельский собирался не в Константинополь, а в Крым, к барону Врангелю. У него, кстати, тоже было рекомендательное письмо. Ты оказался в компании махровых контрреволюционеров, которые под маской спасения Родины, хотели воткнуть нам штык в спину.
– Я тоже был с ними, – глядя в пространство, упрямо сказал Лавр.
– Ты ехал к родственнице, запомни это раз и навсегда, – строго ответила Людмила и усмехнулась, – к счастью она жива, здорова, и проживает там же.
– Вы уже успели проверить? – он вскинул голову.
– Конечно… Зато теперь за тебя я спокойна, и вот ещё… – Людмила на секунду запнулась, – никогда и никому не говори о том, что у нас с тобой есть Витюшка, – она, предупреждая вопросы, подняла вверх ладонь, – пока не говори, придёт время, все успокоится, и мы будем вместе.
– А победа мировой революции? – грустно спросил Лавр.
Она не ответила, а подошла и закрыла ему рот долгим горячим поцелуем. Лавр понял, что победа над мировым капиталом отодвигается на неопределённый срок.
Утром, покормив его завтраком, она сказала: – В 11.20 товарный идёт на Екатеринодар. Как раз успеешь…
– Когда я тебя увижу? – спросил Лавр.
– Не знаю… Надеюсь, что скоро. Я тебе буду писать до востребования, а ты мне, – Людмила набросала на листке бумаги несколько строк, – вот на этот адрес. И ещё… – добавила она после небольшой паузы – тетя Таня живёт на Николаевском проспекте в 32 доме, недалеко от армянской Успенской церкви. Её фамилия Скворцова, а Витюша – Донской. Но это так, на всякий случай. Вот, возьми, – она протянула ему потрёпанный солдатский сидор
