Но Муравьёв не собирался брать на себя ответственность за сведения, доставленные Невельским. Он приказал капитан-лейтенанту сдать в Охотске транспорт, а самому с офицерами прибыть в Якутск, а затем в Иркутск, где они будут находиться в ожидании зимнего пути. Генерал-губернатор распорядился, чтобы время ожидания использовалось для подготовки материалов по обследованию Амура. Он хотел, чтобы Невельской лично доложил обо всём высшему руководству. Действия Муравьёва были вполне логичными.
Теперь ему оставалось решить, как поступить с Завойко. Дело в том, что ещё до прибытия «Байкала» в Аян он внимательно выслушал доклад Завойко об исследованиях Орлова в устье Амура, об экспедиции до границ Кореи. Начальнику фактории показалось, что генерал слушает его сочувственно, и он признался, что тайно строит шхуну для поиска незамерзающего порта южнее Амура. К его изумлению, Муравьёв жёстко заявил, что все амурские дела берёт на себя и запрещает любые затрагивающие их действия без своего личного указания. Это был щелчок по носу самостоятельному, энергичному и инициативному начальнику фактории и Аянского порта, которого тот не ожидал.
Завойко был убеждён, что доклад Невельского лживый. Он так и заявил генералу: «Невельской – государственный лгун!» Капитан 2‑го ранга был неробкого десятка, трепета перед начальством не испытывал, и Муравьёв понимал, что тот будет где угодно и перед кем угодно отстаивать свою точку зрения. Конечно, начальник фактории – не бог весть какая фигура, но Николай Николаевич Муравьёв ещё в боях на Кавказе накрепко усвоил: никакого противника нельзя недооценивать. К тому же было бы крайне досадно иметь оппонентом человека, которого хотелось бы видеть другом. Николай Николаевич понимал, что имеет дело не с заурядным карьеристом, а с самолюбивым, но глубоко порядочным человеком, что само по себе уже являлось большой ценностью. Таких людей Муравьёв оберегал и старался продвигать по службе. Поразмыслив, генерал нашёл прекрасный выход из положения.
Он предложил Завойко контр-адмиральскую должность военного губернатора Камчатки. Если же в столице на это не пойдут, он пообещал, что всё равно добьётся его перевода к себе в штаб на генеральскую должность. Таким образом, самолюбие упрямого капитана 2‑го ранга было удовлетворено, а мысли отвлечены от Амура. Забегая вперёд, скажем, что годы губернаторства Завойко были золотым веком для Камчатки и её обитателей.
Что касалось Орлова, то генерал приказал отправить его вновь на Амур в разведку, под прикрытием торговой экспедиции, на этот раз для наблюдения за вскрытием реки ото льда. К тому времени в жизни штурмана произошло важное событие. Он женился. Невесту ему сосватал Березин, с которым они очень подружились. Далеко искать её не пришлось, она приходилась тому племянницей. Звали невесту Харитина, она была дочерью титулярного советника Михаила Фёдорова, служившего в якутском управлении. Сватовство длилось недолго. Венчались Дмитрий Иванович и Харитина в Аяне. Жена знала о трагедии Орлова, но никогда с ним на эту тему не разговаривала. Харитина была настоящей сибирячкой, немногословной и сдержанной в своих чувствах. Она вышла замуж за Орлова, несмотря на значительную разницу в возрасте. Ничего удивительного в этом не было, так заключалось большинство браков в те времена.
Разумеется, время и перенесённые страдания оставили след на внешности Орлова, но на него по-прежнему заглядывались женщины. Не осталась равнодушной и Харитина. Орлов надеялся, что семейная жизнь притупит боль в душе, которую постоянно носил с собой.
