– Да, я слышал.
– Слышали, как происходило преступление?
– Да нет, говорили, что Риту арестовали.
– Вы ее знали?
– Конечно. – Мужчина опустил ладонь на уровень колен, показывая, с какого возраста он знал Гаеву.
– Может, вы видели машину, которая стояла во дворе – двадцать первого февраля, в районе девятнадцати часов. Черный «Мерседес», внедорожник.
– «Мерседес»?.. Двадцать первого февраля?.. Да, видел. Я с работы возвращался, смотрю, стоит… Я еще подумал, как такую дорогую машину можно на ночь оставлять. Деньги на машину есть, а на гараж – нет. Лучше уж подешевле машину купить, чтобы на гараж осталось… Правда, потом машина уехала, я еще подумал, что все-таки гараж есть…
– Вы видели, как она уехала?
– Нет, выглянул в окно, а она уже уехала.
– Часто в окно выглядываете? – Именно об этом и думал Плошников, когда говорил о неблагополучном Ромке. Если отец так переживал за непутевого сына, то должен был постоянно высматривать его в окно. Во всяком случае, именно такая мысль мелькнула в голове оперативника.
– Ну, выглядываю…
– И когда машина уехала?
– Ну, если я часто выглядываю, как уж тут упомнить… – мужчина задумался. – Двадцать первого… Это вторник был?.. Да, вторник… Во вторник мы поздно ужинать сели… Хлеба не было… Ну да, я за хлебом ходил. Когда вышел, машины уже не было.
– А вышли когда?
– Ну в начале девятого вышел… В пять минут… Есть хотел, помню…
– То есть в восемь вечера машины уже не было?
– Да вы у Паши спросите. У Павла Васильевича из тридцать седьмой квартиры. Он свой «Ниссан» на это место парковал… Да, двадцать первого февраля. Во вторник. Мы с ним еще поздоровались… Или в понедельник? – Мужчина замер в раздумье.
Павел Васильевич Горобов парковал свою машину двадцать первого февраля в начале девятого вечера. Плошников сам сходил в тридцать седьмую квартиру и лично поговорил с Горобовым. И машину Павел Васильевич парковал, и со своим соседом Бариковым, который за хлебом шел, здоровался.
Значит, уехал Кривичев от Гаевой еще до того, как получил второй, близкий к смертельному, удар. Но саму Гаеву ни Горобов, ни Бариков не видели. И Кривичева не видели. Их жены тоже ничего конкретного сказать не могли.
Обход Плошников продолжать не стал. Когда он закончил говорить с Горобовым, было уже поздно. Тем более полномочий как таковых у него не было. Никто не привлекал его по делу Гаевой, и в пятьдесят третьей квартире он находился по собственной инициативе. В ущерб делам, которыми занимался. Завтра ему об этом напомнят…
Он уже садился в машину, когда увидел Женю. Она шла со стороны остановки, невеселая и задумчивая. В глазах грусть и печаль. А задумалась она так, что прошла мимо него, даже не заметив.
– Не проходите мимо, – сказал опер.
Женя вздрогнула, посмотрела на Юру.
– А-а, это ты! – опомнилась она.
– Я.
– А подкрадываешься чего?
– Я подкрадываюсь?! Я просто стою, как видишь.
– Да? Ну, может быть… А делал здесь что?
– Да вот, жду, на кого напасть… Ты так подумала?
– А если подумала?
– На Кривичева здесь могли напасть, во дворе. Когда он в машину садился. – Юра очертил ногой дугу по земле. – Если кровь здесь была, уже засыпало… А напасть могли…
– Кто?
– Не знаю. Но, может, кто-то видел. Я пока свидетелей не нашел.
– А ты спрашивал?
– А что я здесь, по-твоему, делал?
– Ну, хоть какая-то работа… А куда собрался?
– Домой… Ты тоже домой?
– Домой.
– Вот и мне пора…
– Может, мне самой?.. – задумалась Женя. – Может, мне самой поспрашивать. Вдруг кто видел?.. Это ты правильно придумал. Надо спрашивать…
