– Ваше преосвященство? – спросил ее помощник, молодой священник по имени Юбес Иси.
Корбейн подняла руку, не давая задать вопрос, и немного постояла, собираясь с мыслями.
– Раньше было проще, – вполголоса проговорила она и печально улыбнулась. Она собиралась прочесть короткую молитву о терпении, спокойствии и мире, чтобы под их знаком прошел весь этот долгий день, или месяц, или весь остаток ее карьеры, но вышло нечто совсем другое. Что ж, ничего необычного, учитывая события последних дней.
– Вы что-то сказали, ваше преосвященство? – спросил Иси.
– Ничего, Юбес. Просто говорила сама с собой, – ответила Корбейн.
Кивнув, молодой священник показал на дверь зала:
– Остальные члены комитета уже там. Кроме имперо, конечно. Она прибудет в назначенное время.
– Спасибо, – сказала Корбейн, глядя на дверь.
– С вами все в порядке? – спросил Иси, проследив за взглядом начальницы. Корбейн знала, что Иси относится к ней с почтением, но далеко не глуп. Ему было хорошо известно о недавних событиях – пропустить их он ни в коем случае не мог, как и любой другой. Они потрясли церковь до основания.
– В полном, – заверила его Корбейн и шагнула к двери. Иси двинулся за ней, но Корбейн снова подняла руку. – Никто не войдет сюда, кроме членов комитета, – сказала она и тут же увидела на лице Иси молчаливый вопрос. – На этом заседании, скорее всего, состоится откровенный обмен мнениями, и лучше, если ни одно из высказанных соображений не покинет пределов этого зала.
– Откровенный обмен мнениями? – скептически переспросил Иси.
– Да, – кивнула Корбейн. – Пока я называю это именно так.
Нахмурившись, Иси поклонился и удалился в сторону.
Подняв глаза к небу, Корбейн прочитала молитву, на этот раз полноценную, и вошла в зал – большой и чрезмерно разукрашенный, как и все залы в имперском дворце. Его заполняли накопившиеся за столетия произведения искусства – дары, полученные прошлыми имперо, и их приобретения, обладавшие скорее денежной, нежели художественной ценностью. На дальней стене зала была фреска с великими историческими деятелями, на протяжении веков входившими в состав исполнительного комитета. Ее автор, художник Ламберт, написал фон в стиле итальянского Ренессанса, а сами фигуры – в стиле реализма первых лет Взаимозависимости. Эта настенная живопись с самого начала показалась Гунде Корбейн отталкивающей мешаниной, а героические образы – смехотворной попыткой подчеркнуть важность исполнительного комитета и его повседневной деятельности.
«Вряд ли кто-то изобразит на картине нынешний комитет», – подумала Корбейн, подходя к столу с десятью богато украшенными креслами вокруг него. Восемь уже были заняты, в них сидели двое других представителей церкви, трое членов парламента и трое представителей гильдий и стоявшей за ними аристократии. Остались два кресла в двух концах стола: одно предназначалось для нее, главы комитета, а другое – для имперо Грейланд Второй, источника нынешней головной боли Гунды Корбейн.
О чем ей тут же напомнили, едва она успела занять свое место.
– Что это за хрень насчет видений имперо? – спросил Теран Ассан, отпрыск семейства Ассан, новый член комитета, которым поспешно (по мнению Корбейн, даже чересчур поспешно) заменили Надаше Нохамапитан, пребывавшую теперь в имперской тюрьме за убийство, измену и покушение на жизнь имперо.
Корбейн пожалела об отсутствии Надаше, – возможно, та и была изменницей, но умела соблюдать приличия. Увы, Ассан не мог похвастаться этим – он был из тех, кто считает пристойное поведение уделом слабаков.
