– Детка, чего ты зависла? Давно красоты такой не видала? – подшучивает коллега.
Обычно эвисцерация производит на меня яркое впечатление. Первые годы я людей по внутренним органам запоминала, в особенности по их отклонениям. Сейчас же перед глазами Артём. Стоит, опершись на моё авто, и что-то беззвучно шепчет, а может, и со звуком, музыка же орёт. Я не слышу, по губам читать не умею, но в его глазах всё читается лучше некуда. Резко отворачиваюсь, сжимаю руль и смотрю на свои колени. Это пытка какая-то. Он ведь знает, что больно обоим. Я больше так не хочу. Отпусти меня, пожалуйста. Давай в этот раз навсегда. Проходить эту агонию несколько раз за год просто нереально. Сил больше нет. Вытираю щеки тыльной стороной ладони. Ну за что мне это позорище? Ещё и при нём. «Пожалуйста,» – шепчу одними губами, удерживая зрительный контакт. Артём понимает, убирает руки с крыши и делает шаг назад. Этого достаточно, чтобы смыться как можно быстрей.
Такая эмоциональная зависимость – не любовь, а болезнь. Болеть я не хочу. Надоело. Хочется снова той беззаботности, что была без него. Второй раз женившись несколько месяцев назад, просто добил. Моя фантомная боль.
– Печуньчик просто прекрасна, Прелесть моя, – говорю, чудно улыбаясь, слегка высовывая край языка. Медвежонок любит моё безумное альтер эго.
– Моя припевочка появилась, – смеётся. – Давай ускоряться. Зинаида Падловна пирожков напекла, нам с тобой.
– Как тебе не стыдно, а? – журю его строго. – Какая же она Падловна после этого?
– Уже третий ремонт в этом году делает, кто она? Правильно, – от работы не отвлекается. Большой и грузный, но до чего ловкий. – Я такими темпами к тебе перееду. Примешь?
– Естественно, – странные пятна на внутренних органах меня отвлекают.
– Я запомнил, только посмей меня не принять, – договаривает и тут же начинает напевать песню о вреде кислорода собственного сочинения. Он всем кажется странным. Как и я, собственно, когда прихожу в молочно-бежевом костюме с утра. Понятно же, почему мы сошлись? – Бывали ли случаи, чтоб вы, девица, женатых мужиков к себе домой ночевать пускали?
– Многократно, – усмехаюсь. – Толюшка, тебе ли не знать, что я шл… – прикусываю губу.
– Вот дурёха, прости Господи, – смеется, держа в своей лапище почку. – С грибочками, ммм? – подмигивает, слегка приподняв руку.
Делаю вид, что сдерживаю рвотный рефлекс.
– Да ну брось, нормальных тут нет.
– Я себя ненормальной не считаю, это просто призвание. Кто, кроме нас? – мне абсолютно не нравится то, что я вижу. – Толь, подойди. Его сулемой травили.
Брови коллеги ползут вверх.
– Малыш, он сюда уже с острым перитонитом спустился. Ты чего себе жизнь усложняешь. В анализах ртути не было.
– А кто-то её искал? Вообще, кроме «вскрыли и бросили», что-то делали? А, он ведь алкаш, зачем оно надо.
– Тормози, Алён. Ты сейчас мужиков обвинишь, в чём попало.
– Ты сам посмотри, какие поражения печени и лёгких.
Смотрим на мужчину с Y-образным разрезом. И видим совершенно разное.
