- Кто-нибудь ещё хочет пойти на поиски воды? – спрашиваю я, очевидно, у «девочек».
В ответ тишина. Вернее, вначале тишина, а потом красноречивая ухмылка бритого. С ней же он поднимается и, больше не проронив ни слова, разворачивается спиной и направляется в лес.
Следом за ним как-то нехорошо устремляется и избитый. Чтобы догнать вожака, ему приходится бежать, и он делает это прихрамывая. Как только достигает цели, получает то, что я почему-то ожидаю:
- Пошёл вон!
Избитый пару мгновений стоит в недоумении, его плечи и руки опущены.
- Ты же сказал….
- Я передумал!
Он больше не оборачивается. Его большая спина и лысый череп через пару мгновений исчезают за барханами песчаных дюн у кромки леса.
- Я пойду! - вдруг говорит кто-то негромко, но возле самого моего уха. – Хочешь, я пойду с тобой?
Это девушка. У неё так коротко острижены волосы, что я не сразу это понимаю. Они светлые и так забавно торчат во все стороны, что я сразу нарекаю её Цыплёнком.
4. 4. Лес
Лес неоднородный. Хвоя сменяется лиственными деревьями и кустарником, затем вновь возвращается. Пару часов спустя мы пробираемся по скалистой местности всё время вверх.
– Скалы означают горы. А горы – это почти всегда ручьи, – вслух рассуждаю я.
Мне уже очень тяжело. От жажды тошнит и кружится голова, зато голод отошёл на третий план. Цыплёнок слабее меня. Я вижу, что двигается она из последних сил и часто останавливается.
– Доберёмся до вершины – сможем осмотреться. Обязательно что-нибудь найдём ценное, – обещаю ей.
– Конечно, – соглашается.
Её едва слышно, но она не жалуется. Ни разу за последние несколько часов.
На вершине выступа мы действительно находим кое-что ценное – поляну. А на поляне, среди низкой травы – красные ягоды, сладкие и пахучие, но очень уж крохотные. Они прячутся под широкими листьями, а мы всё равно отыскиваем их и едим с жадностью, молча и не тратя времени на разговоры. Собрав все до единой, лежим с закрытыми глазами под рассеянной тенью дерева. Я аккуратно трогаю подушечками пальцев свои лоб и щёки – кожа уже не такая болезненная – ожог начинает спадать.
– Хоть бы они не были ядовитыми… – вдруг вздыхает Цыплёнок.
Я даже поднимаюсь, чтобы видеть её лицо.
– Ты серьёзно? Лопаешь ягоды и… даже не уверена в их безопасности?
– А какая разница? Ядовитые или нет, так или иначе мукам конец… – негромко сообщает она свои соображения.
У меня только брови взлетают. И всё? Вот так легко она готова поставить свою подпись под капитуляцией? Без борьбы? Без сопротивления?
– Они не ядовитые. Я не могу вспомнить название, но точно уверена, что они безопасны. Мне их вкус знаком.
– Мне как будто тоже, – признаётся она и тоже поднимается. – Пойдём дальше? Сил вроде прибавилось. Но пить всё равно очень хочется.
Сил и впрямь прибавилось. И настроения.
– Смотри, видишь вон ту расщелину? – показываю ей. – Я думаю, если ручей и есть в этой местности, то наверняка там. Нам теперь нужно только найти достаточно безопасный спуск.
Легко сказать – найти. Одно дело подниматься по каменным выступам вверх, цепляясь руками и ногами то за камни, то за ветки кустов, и совсем другое – спускаться вниз. Сорваться так гораздо проще.
– Я думаю, нам нужно продираться через кустарник, – соображаю вслух. – Даже если упадём, будет шанс ухватиться за ветки или хотя бы застрять в них.
– Согласна, – говорит Цыплёнок.
Кажется, у неё вообще нет своего мнения ни о чём. Она соглашается с любым решением и, что хуже, всегда ждёт его. Сама даже не пытается думать или что-либо предпринимать.
