Я испугался ее вида,
Слез больше не было моих,
Мне за себя вдруг стало стыдно,
Я отступил и тут притих.
Но очень быстро я очнулся,
Допытываться стал её,
Лицом к Марии повернувшись,
Я требовал уже своё:
-Посмела, как меня оставить?
В лесной глуши, среди зверей…-
Не мог в тот миг я и представить,
Что вынести пришлось там ей.
Спокойно выслушав обиды,
Что изливал сквозь слёзы я,
Она вошла, в избу не глядя,
Как будто не было меня.
Достав, свою из трав настойку,
Ту, что поила и меня,
Последнюю, забрав похлёбку,
Во двор вновь ринулась она.
Я прошмыгнул за нею следом,
Но взгляд меня остановил,
Что мог поделать я, мальчишка,
На том же месте я застыл.
Мария забежала в клуню,
Туда, хранились, где дрова,
Я полетел за нею пулей,
К щели дверной прильнул тогда.
Сквозь щель увидел я тут Марью,
Но та исчезла среди дров,
Не мог я с любопытством сладить,
И палкою открыл засов.
На стук мой выскочила Марья,
Глаза горели у неё,
И, закричав: «Ах, ты каналья!
Опять ты делаешь свое?!
Сказала, чтоб сидел ты в хате?!
А ну-ка марш, быстрей в избу,
Меня не делай виноватой,
Дождешься, что я отлуплю».
Тут стон раздался за дровами,
Мой взгляд задал немой вопрос,
Не мог я шевелить губами,
А Марья злилась уж всерьез.
Меня, в раз, вытолкала в шею,
(Летел из клуни кувырком),
Здесь Марья действовала смело,
Обиженный побрел я в дом.
Комок обиды сжал тут горло,
Хотелось снова мне реветь,
Я всё же выдержал, достойно,
И стал в дверную щель смотреть.
Меня съедало любопытство,
“Кто в клуне прячется, в дровах?
Вдруг Марья делает бесстыдство?
Скорей всего здесь всё не так”.
К дверной щели прирос, глазея,
А в голове сверлил вопрос:
“Кого же прячет моя Марья?
Кого же Леший нам занёс?”
Из клуни показалась Марья,
(Я оказался на печи),
«Ох, будет мне от Марьи баня!»
Укрылся с головой в тиши.
Зайдя же в хату, Марья села,
На кромку стула, у стола,
Слова молитвы вдруг пропела,
К иконе руки вознося.
Притих я, лёжа на лежанке,
Мой страх, обида, улеглись,
Сейчас лишь ждал всему развязки,
И вдруг услышал я: «Садись!
Садись!– вновь повторила Марья,-
Я знаю, что ты там не спишь,
Война, дружок, вокруг ненастье,
Надеюсь, за шлепок простишь.
Скрывать не буду, не должна я,
Ведь ты узнаешь всё равно,
Бог посылает испытания,
Над всей землёю и страной".
Я сразу сел, напротив Марьи,
Расширив детские глаза,
И счастлив был, что свою тайну,
Поведала мальцу она.
Узнав, кто в клуне, за дровами,
Услышав, Марьин весь рассказ,
Мы с ней надолго замолчали,
Нам не до слов было сейчас.
Меня трясло от речи Марьи,
Я понял то, что рядом фриц,
И слово повторив: «Каналья!
Нам не хватало немца здесь.
Второй год нас те убивают,
Сжигают сёла, города,
От этой саранчи страдает,
Весь мир, горит моя земля».
Я очень зол был здесь на Марью,
Хотел из дома убежать,
«Но вот куда? Вокруг же немцы!»
И сел на Марьину кровать.
Теперь мне в клуню не хотелось,
(Вынашивал коварный план),
Мне фрицу отомстить хотелось,
Но отомстить не знал лишь как.
Поднялся рано как-то, – утром,
Вновь Марью стал искать вокруг,
А дверь открытой оказалась,
В печи пыхтел готовый суп.
«Наверно, снова в клуне Марья,
Чумная «бабушка» моя,
Когда она его отравит?-
И тут пронзила мысль меня.-
Вот немца как я уничтожу!
Мне где отраву только взять?»
Я снова мозг свой стал буравить:
“Отраву буду как давать?”
Я тут же выскочил за двери,
И в лес направился один,
«Ох, нынче голодны все звери!»
И тут на гриб я наступил.
Нагнулся, вижу мухоморчик,
Размялся под моей ногой,
И подцепив его на пальчик,
