Мой непосредственный босс, начальник радиостанции Иванов Иван Игнатьевич, был серьёзный человек и, к тому же, бывший коммунист. Слуга царю, отец солдатам. Старик, ему было за сорок. Ко мне он относился хорошо и всячески опекал и наставлял. Но, конечно, начальник знал с кем имеет дело и какими «сырыми» радистами мы приходим из «бурсы». «Сам был таким», – бывало говорил он.
Всей толпой мы погрузились в самолёт и через девять часов приземлились в Шереметьево. Оттуда сразу на вокзал и на поезде добрались до Северной столицы.
Из всего имущества у меня была зубная щётка, курточка на рыбьем меху, двое казённых трусов, матросские штаны, тельник и рубашка.
С этим богатством я пришёл на пароход «Рифер Бэй», на должность второго радиста.
В Питере мы простояли больше месяца. Для этого были две причины. Судно использовали как плавучий холодильник и партиями выгружали куриные окорочка, которые в народе прозвали ножками Буша. Каждые три дня нас перешвартовывали на другой причал, поближе к получателю.
Вторая причина – нужно было предъявить судно Регистру и получить документы под ГМССБ. ГМССБ – это глобальная морская система связи при бедствии. Аппаратура ГМССБ была установлена, но при первом посещении инспектор регистра забраковал место установки УКВ-радиостанций, устройство сигнализации и ещё много чего. Дело было новым и я в этом мало соображал. Мы с начальником пахали, как рабы на плантациях. Тянули кабели, «звонили» и перепаивали фишки, вечером изучали схемы и, бывало, спорили.
Игнатьич утверждал, что монтаж надо сделать по технологии, я говорил – быстрее. В спорах рождалась истина. Истиной был компромисс. В результате мы сдались Регистру первыми и получили необходимые документы. Это был подвиг. Во Владивостоке вся Служба связи сдавала одно судно Регистру целую неделю. Мы справились своими силами и заслужили благодарность – через полгода получили Грамоту из Министерства транспорта, подписанную самим Франтом.
В компании с Клюкманом мне удалось побывать в городе. Женька говорил, что пароход – это застой. На судне не происходит ничего интересного, а скучные ходовые вахты – вообще тоска смертная. К тому же, молодого навигатора не устраивала зарплата и он сокрушался, что на судне нечего украсть. «Сколько бы не взял у государства, своего не вернёшь», – говорил Женя, цитируя Жванецкого.
Из порта мы ехали на трамвае, потом на метро до Невского проспекта. Я сразу узнал Аничков мост с лошадью и бронзовым атлетом. В детстве я рисовал эту скульптуру с открытки. На улице гуляла нарядная публика. Многие говорили на непонятном языке. Бородатые художники предлагали купить свои картины. Не от хорошей жизни интеллигентная дама продавала раритетные книги – Белинский, Гоголь, Пушкин. Все с буквой «Ять».
Встречные девушки были красивыми. Женька распушил хвост и пытался заговорить с ними. Но как-то у него не получалось. Красавицы вежливо обходили нас стороной.
– Я, как чувак в вату завёрнутый, – обиженно говорил Клюкман, – не могу никого склеить.
– Клюкман склеил модель в клубе, – здесь звучит по-другому, чем в Киржачах. – посмеивался я над другом.
Миновали арку, ведущую на Дворцовую площадь. Я видел её в кино. В кино здесь были кованые ворота. Их штурмовали революционные матросы, прорываясь к Зимнему дворцу. Теперь ворот не было, впереди открылась широкая площадь с голубым зданием Эрмитажа. Времени на посещение музея уже не было. По вкусному запаху мы нашли подвальчик с коротким названием «Гриль». Съели по крошечному резиновому шашлыку и запили его портвейном. Денег осталось только на обратный проезд.
