Встреча Вселенных, или Слепоглухие пришельцы в мире зрячеслышащих - страница 29

В 2007 году с помощью своего названого сына Олега я купил первые в моей жизни колонки с сабвуфером. Дома лег, положил сабвуфер на грудь, пристроил колонки на ушах, включил музыку – и заплакал от счастья: благодаря сабвуферу я в кои-то веки чувствовал ритм без напряжения.

А 1 июня 2015 года с помощью своего друга А. В. Золотовой купил очень хорошие колонки с сабвуфером. Муж Александры Владимировны Дмитрий, профессиональный компьютерщик, научил меня пользоваться MP3-проигрывателем моего брайлевского органайзера «Пронто», который до этого я около пяти лет использовал только для чтения и ввода текстов. Оказалось, что в органайзере через колонки можно достаточно громко и чисто воспроизводить произведения не друг за другом, целыми альбомами, а отдельно. В именах аудиофайлов можно писать названия произведений. И если они написаны, я теперь знал, что именно слушаю, и мог найти нужное произведение, не листая диск. Я смог наконец-то вслушиваться в каждую мелодию по отдельности. При непрерывном воспроизведении целых дисков это было сложно.

По подсказке Дмитрия купил я и маленькую моноколонку, диаметром чуть больше ушной раковины, через которую можно слушать музыку в поездках, на улице…

Олег и некоторые другие друзья «накачали» мне много классической музыки в Интернете, самое любимое – на карте памяти органайзера, а так она хранится на флешках. У меня уже полное собрание симфонических произведений Гайдна, Моцарта, Бетховена, Шостаковича, Берлиоза, Вагнера…

Словом, чем хуже слух, тем лучше должна быть аппаратура. Вот такая обратная зависимость.

Музыка – это мое настроение. После смерти мамы я восемь месяцев не включал совсем никакой музыки, даже траурной. На лагерных дискотеках, куда и раньше ходил только ради общения с детьми, с неизменным отвращением относясь к самой тамошней какофонии, я после маминой смерти не мог находиться вообще, не мог выдержать даже пяти минут – начинал душить плач.

Дело в том, что музыка во мне звучит постоянно. Моя собственная, внутренняя. Ни в какой иной форме мои настроения просто не существуют. Стоит расслабиться, ни о чем не думать, ни с кем не разговаривать, ничего не читать, – и в душе сразу начинает что-то звучать, не обязательно слышанное раньше. Что-то соответствующее моему настроению – то ли бодрое, то ли грустное, то ли спокойное, то ли вообще траурное, похоронное.

Вот это последнее и преобладало после маминой смерти, и дискотечный грохот оказывался с моей внутренней музыкой в резчайшем диссонансе. И вообще-то не любитель массовок, я после маминой смерти вынужден был их тщательно избегать, общаясь с ребятами только индивидуально.

Постепенно я снова начал слушать музыку – траурную и близкую к ней. Не решался включать даже вальсы. Проклинал моду: по радио невозможно найти никакой классики, не то что траурной, а просто спокойную симфоническую музыку. Личная же фонотека была невелика, и я знал ее слишком хорошо.

Я на своем тяжелом настроении не зацикливаюсь, но и искусственно развеселиться не пытаюсь, просто работаю и жду, пока время подлечит. Траурная, как и всякая, музыка написана для живых, а не для мертвых.

Музыка – не роскошь, а необходимость. Это культура чувств в самом чистом ее выражении. Не представляю себе духовной полноценности без высокой культуры чувств, а это значит – без высокой музыкальной культуры. В той музыке, которую люблю, я полностью растворяюсь. Не имея доступа к либретто и всяким другим поясняющим текстам, не зная нот, я лишен какой бы то ни было внешней организации своего восприятия музыки. Она у меня напрямую связана с моим эмоциональным состоянием в данный момент, и даже не связана, а, точнее, совпадает, сливается с ним. Музыка непосредственно организует, формирует мою эмоциональную жизнь, и на все сто процентов ее составляет, то есть моя эмоциональная жизнь состоит из музыки в том смысле, в каком стол, например, состоит из дерева, а образ восприятия – из ощущений. Эмоций, как бы то ни было иначе, не музыкально выражающихся, у меня просто нет.