— Я эта… — повторил он, — проверял… как положено. Навдак(*) позвал. Мало ли. Вона и конь мой напужался.
(*- на всякий случай)
— Не меня, — буркнула Мария. – Я не мавка, как видишь.
— Не вас, правда ваша, — признал парень. — Теперь-то вижу. Русалки слово тайное у реки наварганили, и я заплутал, и Булат испугался. Одно слово – навьи. А вы, барышня, за каким делом по лесам бродите? Не боитесь, что… — незнакомец как-то сдавленно хмыкнул, — съядять?
— Не боюсь, — ответила Маша. И не сдержав любопытства, таки спросила: — А какое слово?
— Досадное, — охотно поведал парень, сверкнув глазами. Ишь, веселится, будто радуется чему-то. Но на Машу смотрит серьезно, без лукавства и какого-то видимого заигрывания – не хватало еще! — Сказать вслух не посмею, сами понимаете.
— Понимаю. А написать? Ты грамотный?
— Обижаете, барышня. Я вдольского князя Ивана Леонидовича слуга, почти камердинер.
— Камердинер, — недоверчиво фыркнула Маша.
— Вот и зря не верите. Я за его сиятельства местные… эти… калборации, между прочим, в отчете. С местными ведунами дела веду, потому как сам из этих мест. Зовут меня Игнат. Можете спросить в «Удолье». Там меня все знают. Князь как возвернулись, сразу велели: «А позовите-ка ко мне Игната, только ему дела поперечные доверю».
Маша даже рассмеялась, и Игнат с ней. А в доказательство парень спешился, поднял ветку и в дорожной пыли начертал слово. По-русски, но с поперечным символом «берь», «причеркой», означавшей присутствие лесной магии.
— Я такого слова не знаю, — призналась Маша. — Впервые слышу… то есть вижу.
— Так словеса – местные, а вы, видно, нет, — заметил присевший над дорогой Игнат, серьезно глянув снизу на Машу своими зелеными глазами, отчего у той застучало вдруг сердце. — В гостях, должно.
— Можно и так сказать, — уклончиво ответила Мария. Подумав, все же добавила: — В «Тонких Осинках».
— Ага, слыхал.
— Марья Петровна Осинина, племянница Маргариты Романовны Дольской-Осининой. И что же слово сие означает?
— Страх по-нашему… предупреждение, но… — княжеский камердинер почесал веткой в затылке, — это ж не перевести, не передать, это… чувствовать надобно. Ужас, что жилы стынут.
Маша кивнула, соглашаясь: она сама эффект от слова, пусть не вслух произнесенного, но в пыли начертанного, испытала. Стало холодно, и словно кто-то рукой ледяной затылка коснулся.
— И чего бы ему прозвучать?
— Кто знает? — Игнат задумчиво поглядел вдаль. — Нечисто тут что-то… тревожно… Затевается что-то. Князю скажу.
— А ты… вы, Игнат, много слов таких знаете, с причерками? — бодрясь, спросила Маша.
— Ну… — парень почесал в затылке. — У каждой нечисти тут свое словцо тайное имеется. А бабка моя – ведунья. Так сразу и не скажу. Много, должно.
Что дернуло Марию за язык, а что, она сама не поняла. Просто вырвалось вдруг:
— А вы сможете мне их записать? — и тут же немного испугалась, то ли своей просьбы, то ли кивка Игната. Добавила: — Если нужно, я лично попрошу Ивана Леонидовича об услуге. Чтоб отпустил вас на пару часов.
Игнат пожал плечами:
— Нечто то услуга? Я человек вольный, пущай и на окладе. Князь часто отлучается, то в лес, то в город. Долго ли словеса начеркать в его отсутствие? Да хочь завтра.
Они вышли на пригорок, с которого уже виднелись «Осинки», и договорились о встрече в дубовой роще.
Примерно в середине пути между именьями Игнат отдаст записку и скоренько вернется в «Удолье». И приличия, вроде как, будут соблюдены. Маша же все это не ради глупостей затеяла, а в поисках знаний.
