Встретимся вчера - страница 19

Пытается ли мое подсознание что-то мне сказать? Что нужно найти развязку для нашей истории, если я хочу пропадать реже? В голове звучит голос Хассана: «Порой это – знак». Так это знак? Сигнал от Бога, Вселенной или моего собственного мозга о том, что есть правда, которая должна быть открыта, и я не найду покоя, пока не открою ее?

– Бред какой-то, – говорю я вслух.

А если? А если не бред? А если это все же знак: найду ответы на все вопросы о маме и стану исчезать реже? Я, наконец, вздохну свободнее, испытаю все, что должна испытать в первый раз, – свидания, танцы, водительские права. Смогу выставлять работы без страха.

Я вообще могла бы жить полной жизнью.

Мамино лицо снова возникает у меня перед глазами – далекое, отстраненное; такое, как в домике на острове Солт-Спринг. Если у нее тоже СЧИВ, она бы поняла, что я сейчас чувствую. А я бы знала, что чувствует она. Может, она вообще не ушла бы, если бы знала, что через несколько лет я тоже столкнусь со СЧИВ. Останься она тогда, мы могли бы поддерживать друг друга. И может, даже еще сможем, если снова встретимся.

Слышится звяканье ключей, и входная дверь открывается. Я поднимаю глаза и вижу, как входит аппа с коробкой пиццы. Неужели уже пришел с работы? Это сколько же я так сижу?

– Привет, аппа, – говорю я, запихивая ноут и записную книжку под диванную подушку. И натягиваю улыбку.

– Привет. – Он поднимает коробку. – А я с пиццей.

– Круто, умираю с голоду, – живо отзываюсь я.

Почему-то я чувствую себя виноватой, как будто он поймал меня за каким-то запретным занятием. Пожалуй, я всегда себя так чувствую, когда думаю о маме. Сейчас трудно поверить, но до ее ухода мы с аппой могли говорить обо всем. А потом она ушла, и появились темы, на которые больше говорить нельзя. Вскоре я поняла, что аппа избегает любого упоминания о ней и мне лучше следовать его примеру. Потом прошло еще немного времени, и мне поставили диагноз СЧИВ. Новая тема, которую он не хотел затрагивать. Табуированные темы медленно накапливались между нами, и однажды их оказалось так много, что проще стало не разговаривать вовсе.

– Эйми?

Я моргаю. Аппа уже у кухонного стола, открывает коробку с пиццей. Встаю, иду к нему.

В коробке лежит половина гавайской пиццы и половина канадской, с томатным соусом, моцареллой, беконом, пепперони и грибами и соусом. Соус «халапеньо ранч» прилагается. Я всегда такую заказываю. Интересно, спросит ли аппа, как прошел мой день, как я себя чувствую после вчерашнего исчезновения, хочу ли поделиться воспоминанием.

Нет, не спрашивает. Едим молча.

Я подбираю слова, чтобы расспросить его о маме, соображаю, как его разговорить, и тут он сообщает:

– Мне сегодня звонил школьный психолог.

Я едва не роняю кусок пиццы.

– Мистер Раяга?

– Да.

Мое сердце воспаряет. Слава мистеру Раяге, который выполнил свое обещание и позвонил аппе по поводу моего похода к специалисту. Это как нельзя кстати.

– А что говорил?

– Да ничего особенного. Беспокоился за тебя, но я сказал, что тебе уже намного лучше. – Аппа рассматривает мое лицо. – Похоже, так и есть. Выглядишь сегодня гораздо бодрее.

Я моргаю. Просто не знаю, что сказать:

– Я… Ну… А он не упоминал о встрече? Или о моем походе к врачу?

– А, ну да. Но я сказал, что это лишнее. И что мы сами справляемся.

– А мы справляемся? – спрашиваю я, не веря своим ушам. «Не раскачивай лодку, Эйми, – останавливает меня внутренний голос. –