– …но на самом деле я всегда был одинок, – сказал Курт. – Много приятелей…
– И приятельниц, – со смехом добавила Реха.
Курт пренебрежительным движением руки отмахнулся от напоминания о своих приятельницах; водка вызвали желание обо всем рассказать, и он продолжил:
– Слишком легко они появлялись в моей жизни. Скукота. С доставкой на дом, ах, черт возьми, родители все-таки глупые, они уверены, что мы в восемнадцать лет все еще верим в аистов…
Николаус поднял голову.
– Свинья ты.
– Хорошо, я свинья, – сказал Курт. Он наклонился над столом, и Николаус, смущенный и жалкий, увидел на лице парня выражение печали или даже отчаяния. – Ты думаешь, я не хотел бы быть таким же порядочным и хорошим парнем, как ты? Но вот что я тебе скажу: жизнь грязная, и куда бы ты ни пошел, ты пачкаешь руки.
Николаус взглянул на свои руки и как можно спокойней сказал:
– Может, грязи и много. Но ее можно убрать. Может быть, тебе больше всего нравится шнырять по вонючим углам.
– Хватит, – отрезал Курт. – Смени пластинку. Не люблю я спасателей.
– Ты просто пьян, – резко сказала Реха. – Сам не понимаешь, что говоришь. Плюнь на весь мир. С чего тебе все стало таким противным? Ты получишь все, что пожелаешь, и все это преподнесут тебе на блюдечке.
– Вот поэтому нет ничего скучнее, чем когда все достается так легко.
Ее глаза стали черными от гнева.
– Так и хочется тебя еще раз ударить.
– Спасибо. Мне хватило вчерашней пощечины.
«Боже, как здорово! Значит, вчера она ударила его», – подумал Николаус. Он представил себе эту сцену, и ему понравилось. Его настроение снова упало, когда он увидел, как Курт сжал запястье Рехи и улыбнулся ей, насмешливо и нежно.
– Я ведь могу исправиться, – сказал Курт. – Ты же веришь в это? Уверен, что они научили тебя этому в твоем интернате.
Она с серьезным видом кивнула.
Его голос вдруг зазвучал по-другому, настойчиво, с видимой искренностью; казалось, он забыл, что за столом сидит третий.
– Почему ты не хочешь попробовать, Реха? Мне нужен человек, который не будет соглашаться со всем, что я делаю… – прошептал он (и, как это часто бывает, сам уже не знал границы между ложью и правдой). – Я никогда так не влюблялся в кого-то. Но ты…
Николаус, красный от смущения, внезапно отодвинул свой стул и грубо сказал:
– Ты не можешь подождать с трогательными своими признаниями, пока я не уйду?
В этот момент официантка принесла поднос с тремя рюмками.
– Вам прислали с того столика. – Она указала большим пальцем, и трое только теперь заметили в нескольких рядах от стола двух парней со своей бригады, рыжеволосого студента Мевиса и худощавого широконосого Шаха, которого на самом деле звали Шаховняк.
– Они хотят, чтобы мы присоединились, – сказал Курт. – Пошли к ним.
Николаус взял Реху за руку.
– Пойдем лучше домой?
– Уже? – разочарованно спросила она. – Веселье только начинается. И потом, что делать с Куртом?
– Если он хочет напиться, не надо ему мешать.
– Я останусь, – заупрямилась Реха. – Я и так долго была взаперти. – (Любимые фотографии друзей, прохладных школьных коридоров и благоухающих клумб с розами – смытые двумя сотнями граммов водки.) Она засмеялась, жар прилил к ее щекам. – Что смотришь? Все нужно попробовать. Что тут такого?
Николаус подумал, что эта мудрость досталась ей от Курта, и строго сказал.
– Похоже, за тобой нужно присматривать больше, чем за Куртом.
– Вечно ты со своей моралью, – сказала Реха, нахальным жестом перекинула косу через спину и отвернулась, а Николаус пошел за ней.
