– Мони! Она там. Видишь?
– Айла…
– Вон там!
– Хватит. Прекрати! Опасно!
Удерживая меня за руку, Мони все-таки оглянулась через плечо, не в силах побороть искушение.
Девочка скрючилась под большой сосной, неподвижная, точно камень. Вспышка молнии осветила контуры дерева, очертания темной головы. Девочка вздрогнула и сжалась еще сильнее.
Из темноты вынырнула мама с фонариком; щурясь от дождя, пригляделась к неподвижному объекту под сосной и тут же отпрянула, словно ей на ногу заползло мерзкое насекомое. Даже в сгустившемся сумраке было видно, как волоски на ее скрещенных руках встают дыбом.
Взвыли сирены, предупреждая о торнадо. К нам приблизился отец.
– Патрик, шторм! Здесь небезопасно!
Вняв ее предостережению, он отступил от дерева.
– Мы не можем ее оставить! – крикнула я, продолжая указывать пальцем.
Все трое посмотрели на меня так, будто мои слова не имели никакого смысла. Хотя только это имело смысл.
Папа наклонился и осторожно тронул девочку за голову, словно дикое существо, способное кинуться на него в любой момент. Она не шелохнулась.
Мама глянула по сторонам, не то высматривая ловушку, не то ожидая, что кто-то выскочит из темноты. Затем схватила Мони за руку и оттащила нас обеих подальше от папы.
– Патрик…
Он молча поднял девочку на руки – с такой легкостью, словно взял подушку с кровати. С прижатым к груди подбородком и крепко стиснутыми кулачками она напоминала большой эмбрион в папиных руках. Он поднес палец к ее носу.
– Дышит? – спросила мама.
– Да, – хрипло ответил он.
Не мешкая ни секунды, мама схватила меня за руку и побежала. Я спотыкалась на каждом шагу, не поспевая за ней своими маленькими ножками. Мони изо всех сил старалась не отстать. Она пригнула голову и вскинула руки, защищаясь от непогоды; ее миниатюрная фигурка выглядела еще меньше, чем обычно. Шторм усиливался, испытывая нас на прочность; порывы ветра буквально сбивали с ног. Мы бежали сквозь нескончаемый поток воды, не разбирая дороги.
На миг я вскинула глаза и увидела мерцающую точку – светящееся окно коттеджа. У меня защемило в груди. Неужели всего лишь несколько минут назад мы сидели за журнальным столиком с полными животами и ничто не омрачало наших мыслей? Тогда нас было всего четверо; теперь хрупкое равновесие, выстроенное нами за годы совместного существования, вот-вот грозило рухнуть. Что произойдет, когда мы пересечем порог? Что мы натворили?
По мере того как свет из окон коттеджа становился ярче, вой сирен нарастал.
Как только мы ввалились в дом, мама накинула на меня шерстяное одеяло с дивана, словно я была охвачена пламенем и требовалось срочно его сбить.
– С тобой все в порядке? – непрестанно спрашивала она. Можно подумать, это меня нашли в лесу.
Мони тихо опустилась в коричневое кресло, на полу возле нее собралась лужица воды. Оттолкнув маму, я влезла на колени к Мони и завернулась вместе с ней в одеяло. Шерстяные ворсинки липли к влажным губам.
Следом в дом влетел папа с девочкой на руках и вопросительно посмотрел на нас, будто ждал, что мы уже составили план дальнейших действий.
– Сначала полотенца. Потом одеяла, – приказал он в основном маме, которая застыла столбом, безвольно опустив руки.
Девочку уложили на пол, головой и верхней частью туловища на бордовый в кремовую крапинку ковер. Большими, в половину лица, глазами она смотрела на потолок, как пациент в кресле у дантиста. Босые ноги были испещрены царапинами, кое-где еще совсем свежими. Узоры облепившей ее грязи напоминали грубо выполненную татуировку. Однако даже под слоем грязи угадывались розовая рубашка и шорты, в которые девочка была одета. Маленькие клубничины шли в ряд по краям рукавов, одна большая располагалась на животе. Мокрые косички, стянутые на концах розовыми резинками, безжизненно свисали, точно сосульки. Кто одел ее в эти вещи? Кто сделал ей такую прическу и аккуратно закрепил каждую косичку резинкой?
