– Нет, Старый. Свободные просто не смогли их остановить. У свободных большие потери.
– Что? Ночью, на старой дороге, в лесу… И они не смогли их остановить?
– Так они говорят, – пожал плечами староста.
– А вы, значит, такой же ночью отбились от тех, кого в лесу не смогли остановить свободные? – губы Старого скривились в саркастической улыбке. – Селяне теперь – лучшие бойцы в округе, так? Пора дружинников в караульные набирать, так? Сколько хоть было их, этих конных? А?
– Не знаю. Точно не знаю.
– А мои говорят, что немного их было… Совсем немного. Понимаешь?
– …По следам, вроде, тоже так думаю – не много… Может, так себе мыслю, разведка это?
Они помолчали немного, думая над этим.
– У нас есть погибшие, Старый. И среди погибших – свободные. Они пришли и бились вместе с нами. В нашей земле – их кровь. Мы будем платить им за помощь. Сегодня они получат часть урожая.
Солнце пригревало все сильнее. Повозки постепенно освобождались от грузов. Охрана становилась спокойнее.
– Староста, зачем ты вызвал меня сюда? Что еще ты хочешь мне сказать? Договор твоего села со свободными не касается хранителей.
– Старый, я пришел к тебе, потому что свободные утверждают, что хранители – их кровные враги.
– Это так, – усмехнулся, подтверждая, Старый. – У нас кровь.
– Они требуют, чтобы мы прекратили торговлю с вами. Вот, почему я здесь.
Хранитель поднял голову и в первый раз за встречу посмотрел прямо в глаза старосте. Тот подтвердил кивком то, что только что было произнесено вслух.
– А ты хорошо понимаешь, что это значит, староста? Ты понимаешь, что у вас не будет больше наших учителей, наших лекарей. У вас не будет нашей одежды. В неурожай мы не поможем вам, как бывало раньше, своими запасами. Ты понимаешь, что мы запремся, как это уже было, затворимся и снова будем ждать? Мы можем ждать долго, очень долго. Мы умеем ждать.
– Старый, я все понимаю. Но надо же что-то делать. Пока хуже всех – только нам.
– Это так, – покивал головой, как старая птица, Старый.
Они помолчали еще, греясь в лучах поднявшегося над горизонтом солнца.
– А что ты скажешь о бродяге? – теперь уже Старый начал очередной раунд переговоров.
– Это человек патруля. Так он сам сказал.
– Да? – живо повернулся Старый. – И патрульного, выходит, свободные тоже пропустили через лес? Так, значит? Становится все непонятнее и все страшнее для меня, староста. Я не люблю, когда так много непонятного.
Староста пожал мощными плечами:
– Правда, сержант, вроде, не сразу признал за своего… А он, бродяга этот, Найф, – староста произнес это имя, сморщившись, как от горького лекарства. – Он не говорит, как прошел через лес. Он просто хочет идти на север. Он просит, чтобы его скорее пропустили. И он всё твердит о конных, которые копят силы на юге, за лесами.
– Угу, угу… Копят, копят… А свободные нам раньше ничего такого не говорили… И кто из них теперь лжет? И для чего? Пугает? Зачем?
Они снова посидели молча, обдумывая еще раз, что уже сказано, что еще стоит спросить.
– Скажи мне, пока мы одни. Скажи честно, – Старый прямо посмотрел в глаза старосты. – Сколько свободных убито в этом бою? Ты говорил, у них потери… Ты говорил, их кровь в вашей земле…
– В селе-то? Ночью? Один… Или двое… Они унесли тела.
– Та-ак, – оперся Старый руками о колени, закачался на месте, как от скрываемой от всех, но все же сильной боли. – А сколько своих оставили у вас конные? Какое у них оружие? Кто они?
