Первая в этот день маленькая радость, за которую удалось уцепиться, была почти пустая парковка возле собственного дома, который теперь был домом Аличе. Пока заехала в кулинарию за любимыми кокосовыми печеньями подруги, пока на своем мамонте постояла в утренних пробках, время приблизилось к девяти. Доминик так и рассчитывала – трудовой день в детективном бюро начинался в 11, а Серджио, как она знала по опыту, уже должен был убежать на студию. У свежеокрашенного торца еще стояло ограждение – пока не подсохло, в воздухе витал слабый запах ацетона.
Дверь в подъезд, так же как и в прошлой жизни, несла на себе следы пинков и царапины ключей. Правда, бронзовой таблички домофона с именами жильцов тогда не было, только написанные от руки наклейки на почтовых ящиках. Теперь напротив квартиры номер «23» значилось – Вазари.
Предупреждать о своем визите Доминик не стала – если Лаура вела себя неадекватно, ее могли просто не пустить из страха внезапной агрессии. Но открывшая дверь Аличе вряд ли чего-то опасалась. Она стояла, скрестив руки на груди, отчего от призыва «¡No pasarán!»23 на черной футболке остался только кулак, и выжидательно смотрела на Доминик. За ее спиной простирался знакомый до боли коридор, штукатурку которого и в этой реальности пора было обновить.
– Привет, – улыбнулась гостья и протянула объемистый сверток с логотипом кулинарии. – Это тебе. Печенье. С кокосом.
Взгляд Аличе сделался подозрительным.
– А я уж думала, с цикутой. Что тебе нужно, Лаура?
Доминик вздохнула. Еще вчера утром она полагала, что последующие слова – не сразу, конечно, через несколько дней – произнесет Аличе. Но это было в другой жизни. В этой – по зеркальному закону – придется говорить ей.
– Прости меня. Пожалуйста, – прошептали непослушные губы, и эта сбежавшая из заключения фраза словно открыла затворы и выпустила остальных узников. – Я не думала, что тебе будет так больно, я вообще об этом не думала, – объясняла Доминик совсем другому человеку совсем другую вину. И не могла остановиться. Перед глазами мелькали сцены и образы: вот заботливое лицо Марии, на подносе янтарная бутылка и ключи; вот на фоне книг Рыжик с благодарными глазами: «Спасибо, что возвращаетесь! Она так страдает»; а еще Серджио: «Я устал от тебя, Лаура». Бедная Лаура. То есть бедная Аличе!
– Больше никогда, Аличе, – обещала Доминик, но на самом деле клялась самой себе, ибо в этот момент совершенно ясно поняла, что глупый роман с Серджио – закончен. Впрочем, здесь он, конечно, уже и так закончился, однако даже если бы она могла каким-нибудь чудом вернуться назад – все равно закончен.
– Я желаю вам счастья, обоим! Вы – мои самые близкие люди, – сказала правду Доминик. И добавила: – Но ты ближе, конечно.
В глазах стояли слезы. Мир смазался за колышущейся плотиной воды, которая щипала глаза, нос и немного сердце. Когда же плотина рухнула, заливая щеки, стало видно Аличе, утирающую рукавом свое мокрое лицо.
И дальше подруга переключилась на пшеничную блузу Доминик, рисуя неровные пятна.
– Это ты меня прости, Лаура-а-а, – подвывала она, – не хотела я, но сердцу прикажешь разве? Уж как могла противилась, сколько раз себе говорила, что нельзя, что у меня вон сколько мужиков было, а тебя только он за всю жизнь и любил. А пришлось выбирать – я и выбрала его. Прости-и-и…
– Да ладно, что уж там, – махнула рукой Доминик, шокированная количеством «своих» романов. И натолкнувшись на изумленный взгляд Аличе, поправилась: – В смысле, постараюсь. Должно все-таки время пройти. Но мы вместе ждать будем, – успокоила она подругу. И еще больше – себя.
