– Ты созвонился с Америкой? – спросил Маминов.
– Да.
Алексей Павлович холодно смотрел на компаньона. Интересные люди, подумала я, нисколько не удивлюсь, если тут произойдет что-нибудь экстраординарное – со скандалом, а то и с разборкой. По всему было видно, что между первыми лицами «ММБ-Банка» существует скрытое противостояние, не разрешаемое мирным урегулированием, и все это рано или поздно выплеснется наружу.
К тому и шло. Изрядно подогретый алкоголем горячий грек Мавродитис исподлобья смотрел на хмурого шефа и машинально тискал попавшуюся ему под руку девицу. Та отпихивалась и слабо повизгивала.
– Нам пора, – произнес Маминов, смерив Телемаха Одиссеевича спокойным, уничтожающим взглядом. – Поговорим позже.
– Нет, сейчас!..
Я поняла, что сейчас что-то произойдет.
Родион стоял и с интересом смотрел на склоку. В его глазах, верно, это была лишь обычная ссора, пусть двух высокопоставленных лиц.
Но для меня ситуация прочитывалась совсем по-иному. Ласточки летают низко к грозе, кошки убегают из домов к землетрясению, а я – я неосознанно повернулась к громадному витражу, к окну, и там в набрякшем за стеклом, на улице, ночном влажном мраке почудилось движение. Словно дрогнуло и встрепенулось в застывшем воздухе что-то живое. Я знала, что не могу видеть этого, но подсознание настойчиво диктовало, что…
Слабо осознавая, что я делаю, я бросилась к Мавродитису с намерением уложить его на пол, потому что я почти зримо выявила флюиды неотвратимой угрозы, как лапы хищника, тянущиеся к нему. Но тут под ноги некстати ввинтился пьяный Леонид Ильич, и я не успела достать председателя правления «ММБ-Банка».
Неуловимая точечная вспышка света, мгновенно потухшая, – и звонко разлетелось оконное стекло, устилая осколками пол. Волна холодного влажного воздуха ворвалась в гостиную и захлестнула ее. Раздался женский визг, и я с трудом узнала голос Анны Ивановны. Елена Маминова с помертвевшим лицом прислонилась к стене, ее грудь тяжело вздымалась и опускалась.
Телемах Мавродитис недвижно лежал на полу. По его белому костюму, набухая и ширясь, расплывалось алое пятно.
Не хочется вспоминать о том переполохе, который начался после убийства Мавродитиса – неожиданного, жуткого. Только с живостью прорисовывается в мозгу словно окаменевшее лицо Алексея Маминова, отправляющего своих людей на поиски киллера. Пространство перед домом, как черную яму котлована, взрыли лучи прожекторов, шум шагов наполнил дом, крикливые, сухие, как автоматные очереди, голоса полетели в темноту ночи.
Хал оттеснил Маминова в угол и закрыл собой. К экс-банкиру шагнул Родион. На скулах его играли желваки. Халмурзаев преградил моему боссу дорогу, мне даже показалось, что он ударит его, и тогда не миновать… Но Родион Потапович успел выговорить быстро и твердо:
– Стреляли оттуда, – и с уверенностью указал на внушительный темный массив в восьмистах метрах от дома Климова. Там был холм, освещенный луной, и на нем прорисовывался строящийся дом.
Маминов глянул на босса вдумчиво и серьезно и коротко кивнул. Взмахом руки он отрядил несколько человек обшарить окрестности; Хала он оставил при себе.
Помню перекошенный гневом рот враз протрезвевшего Леонида Ильича, который злобно орал на свою охрану:
– Быстрее, тупое отродье, пугливые долбозвоны!
«Пугливые долбозвоны» со скоростью, сделавшей бы честь любой опергруппе, тщательно обшарили недостроенное здание, откуда, по предположению Родиона, и был произведен роковой выстрел, потом перевернули всю округу. А Маминов сидел в холле и молча смотрел на бьющуюся в истерике Анну Ивановну, которую утешал Павел Борисович, на мертвенно-бледную Елену, на притулившегося в углу, как-то сразу постаревшего и жалкого Леонида Ильича.
