– Твоя задача – держать его голову, чтобы он не смог биться ею. Всё, следи за этим.
Он сказал ещё несколько слов Моррелю, и тот встал у ног барона. Кавелье потянул вниз одно из колесиков, после чего пружина начала растягиваться, и от большой центральной трубки рывком отделились две тонкие боковые трубки, словно парус на корабле, и доктор поднёс её к своим глазам, внимательно глядя на приплюснутый кончик трубки. Он зашевелили губами, беззвучно что-то говоря, и Яра подумала, что он молится. Потом Кавелье резко сказал:
– Коммонсет!
Моррель прижал ноги барона, навалившись на них своим телом, а Яра приподняла его голову, прижав к своей груди и крепко обхватив её руками. Барон очнулся, на минуту открыв глаза, и, увидев стоявшего над собой доктора с металлическим инструментом в руке, хотел или подняться, или перевернуться, но Яра и Моррель держали его крепко, а сил у него хватило только на один рывок, после чего он снова размяк и закрыл глаза.
Кавелье провёл рукой по его ране на груди, и у барона вырвался стон. Кавелье резким взмахом всадил тонкую длинную трубку в грудь барона, и тонкие трубки дёрнулись, растянув пружину, зажатую между двумя серебряными кольцами. Барон начал выгибаться, но Кавелье крепко держал его одной рукой за плечо, а другой придерживал прибор. Яра видела, как на груди барона в районе укола стали вздуваться небольшие шишки и ей показалось, что он перестал дышать. Она и сама перестала дышать, подумав, что барон умер. Она почувствовала, как под её пальцами кожа у барона стала холодной, настолько холодной, что она подняла глаза на доктора, чтобы ему это сказать. Он, словно чувствуя её испуг, помотал головой и сказал:
– Спокойно. Держи.
Моррель тяжело дышал, не отводя глаз с прибора, и в его глазах промелькнул испуг. Яра увидела, как мелко затрясся его подбородок, будто он сейчас заплачет. Один только Кавелье ничем не высказывал своего беспокойства. Через некоторое время он стал медленно вытаскивать трубку из груди барона. На удивление, на трубке не осталось ни одной капли крови. Но сам барон лежал белый, словно обескровленный покойник, и Яра уже не сомневалась, что он отошёл в иной мир. Почему тогда Кавелье такой спокойный?
Он вытащил из кармашка свёрнутую в несколько раз холщовую тряпочку, тщательно протер прибор, потом достал баночку с каким-то раствором и, брызнув из неё розоватую жидкость себе на руки, протёр их. Сделал знаками движение Яре и Моррелю, чтобы они отпустились от барона, и развязал ему руки. Моррель испуганно схватился за запястье барона, чтобы прощупать пульс, но Кавелье отвёл его руку и ободряюще похлопал по ней, после чего тот обессилено опустился прямо на пол кареты, и по щекам его покатились слёзы. Он, всхлипывая, что-то сказал Кавелье, но тот невозмутимо начал собирать свой саквояж, ответив ему парой фраз.
Они с Ярой вышли из душной кареты, оставив бездыханного барона и плачущего Морреля, и пошли к своей двуколке.
Когда они выехали из лагеря, Яра спросила Кавелье:
– Вы не смогли ему помочь?
Кавелье удивлённо повернулся к ней:
– С чего ты это решила?
– Он …. не дышит.
– Ему надо отдохнуть. Он должен привыкнуть к своей новой жизни.
– К новой жизни?
– Да, теперь он … никогда не будет дышать. Но будет жить.
– Вы смеётесь надо мной? – обиделась Яра. – Так не бывает.
– Бывает, – вздохнул Кавелье, – ещё как бывает! – потом добавил: – Бывают на свете вещи пострашнее смерти, но с ними тоже можно жить.
