– Послушай, Маргарита, – перебил знакомку Юрий Кириллович. – Надо помочь одному талантливому молодому человеку. Очень талантливому!
– Понимаю. Иначе мир лишится нового Паваротти! – с наигранным пафосом поддержала мастера Маргарита.
– Рита, я серьёзно. Решился вот тебя побеспокоить. Кабы пустяк…
– Вот то-то и оно, Юра, что это не пустяк. И я по блату никого к родному училищу на пушечный выстрел не подпущу.
– Почему же по блату? Я же говорю о настоящем таланте. Просто самородок!..
– Ну и не плачь, Юрик, пробьётся…
– Твоего же Петрушу я в Суриковское устроил.
– У меня сынуля всегда блистал талантами. Он в отца. А твой этот молодой человек в кого? Или ты, Юрик, уже на мальчиков переключился? Возраст сказывается или следуешь современным европейским веяньям?
– Ох, и дура же ты! – сорвался Юрий Кириллович. – Непробиваемая дура!
– Успокойся, милый, – самодовольно рассмеялась Маргарита. – Дура дурой, однако, как в том анекдоте про мартышку, деканство и профессорское звание имею. Это, Юрик, я для тебя вдруг дурой стала, а для других очень даже умная и, главное, вполне ещё сексуальная. Ну, для тех, конечно, кто на мальчиков не западает.
– Дура! Вульгарная, пошлая дура!
Она расхохоталась и отключила мобильник.
Господи, как же по-иезуитски мстительна бывает женщина по отношению к отвернувшемуся от неё мужчине. Лучше навеки забыть и не трогать, иначе её ущемлённое самолюбие разбудит в ней такую фантастическую энергию для нагромождения дьявольских козней, что ни спрятаться тебе, ни скрыться. А подчас и знать не будешь, откуда потоки грязи текут. Всё! Забыть, забыть, забыть! Это было давно и неправда.
И тут вдруг Просекин вспомнил о Лилии Петровне. Вдова известнейшего кинокомпозитора, классика советской песни, чьи кинематографические шлягеры стали поистине народными и, значит, бессмертными, Лилия Петровна как музыкальный критик, несмотря на свой солидный возраст, слыла неутомимой труженицей, человеком никогда не унывающим, чутким, тонко чувствующим, обладающим бескомпромиссной профессиональной требовательностью. Благодаря её заботам и недюжинным организаторским способностям, имя её гениального мужа каждый раз в очередную годовщину со дня его рождения возникало крупными буквами на афишах Центрального дома учёных, и большой звёздный концерт проходил при полном аншлаге. Отрадно, что она не гналась за навязшими именами, часто приглашая участвовать в таком концерте памяти Анатолия Журавлёва малоизвестных начинающих исполнителей. Собственно, и денег-то ей удавалось достать ровно столько, чтобы оплатить аренду зала, остальное всё и все – на энтузиазме и любви. И связей-то особых уже не было. Новая постперестроечная власть постаралась отринуть всё советское, да только не сдалась всё же народная любовь. Вот уж поистине «нашу песню не задушишь, не убьёшь». Она может не звучать долгие годы в проплаченном медиапространстве, но, как соберутся люди за праздничным столом, в столице или самой глухой провинции, опрокинут рюмочку, другую, и затянут её, привольную-раздольную и родную, где и мелодия-то та, что душу выворачивает, и стих мудрый, отрезвляющий. Посему и не напивались с такой песней, как правило. Так про себя рассуждая, Юрий Кириллович отыскал телефон Лилии Петровны и договорился о встрече. Надо сказать, что почувствовал он некоторую неловкость, когда только пошёл зуммер: за много лет не вспомнил, не позвонил, не поздравил с праздником, а с тех пор как в последний раз на её концерте побывал, воды утекло море океанское. Она поначалу всё звонила, приглашала, но так как он, обещая каждый раз, всё же не являлся, опутанный-перепутанный своими делами, то и она перестала беспокоить своими приглашениями.
