В её записной книжке «Кукумбера».
Дина, профессиональный поэт и переводчик, была к тому же редактором и матерью-основательницей этого популярного ребячьего журнала.
А с её многочисленными адресатами я плотно созванивался и списывался на протяжении всего летнего квартала.
Впрочем, я выбирал из записной книжки «Кукумбера» далеко не всех.
Только тех, чьё весёлое или сказочное творчество казалось мне подходящим для нашей игровой и озорной чуковской затеи.
Плюс чем-то нравилось мне самому…
Не все те, кого я сватал в нашу поэтически-прозаическую команду, согласились принять моё предложение.
Хотя основная писательская респондентская масса сделала это с радостью…
Кстати, с бóльшей частью участников наших будущих действий и действ я был знаком лично и до моих к ним неоднократных разноформатных обращений периода лета 2007 года…
И – ещё.
Тридцать первое августа днём писательского собрания я выбрал не только потому, что тянул до последнего в связи с перманентной неясностью по поводу мэрского распоряжения.
Но также и потому, что ещё в конце июля нещадно воспалился мой мениск.
Старая спортивная травма.
Об этом, похоже, стоит чуть поподробней.
Тем более что и здесь не обошлось без участия Дины Крупской.
Приложившей руку и к моей ноге….
Итак.
По настоянию сердечно-деятельной Дины Крупской (она меня очень страстно уговаривала, красочно живописуя скорые и отдалённые мои дивиденды) делал мне десятидневный курс наинастоящего цигун-массажа выписанный из Поднебесной мастер со сложным восточным именем Чен-Хун-Бин.
Дело было, повторюсь, в конце лета 2007 года.
А добирался я до спортивно-оздоровительного подвальчика в районе Ленинского проспекта, где практиковал китайский мастер, с огромнейшим трудом.
Раза четыре.
После третьего раза…
Потому что у меня произошло значительное ухудшение самочувствия части физического тела.
Левая коленка, упреждающе слегка побаливающая, заболела нестерпимо.
Распухла нечеловечески…
Что я, будучи давно знакомым со своим организмом, – увы! – предвидел.
И о чём загодя предупреждал госпожу Крупскую.
Читай: себя же самого…
До спортивно-оздоровительного подвальчика добирался я с отеческой Беговой на двух троллейбусах.
Между которыми работало метро.
С одной (для меня) пересадкой.
Проще добираться никак не выходило.
Ибо в легковушке расположить болезную ногу было едва ли возможно.
По причине отсутствия для неё, вынужденно протянутой, надлежащего свободного пространства…
Каким образом и с какой скоростью я передвигался на своих троих (в роли третьей опоры выступала деревянная аптечная трость) – это отдельная (довольно заунывная) песня.
Отчасти созвучная другой, скорбно повествующей о том, каких моральных усилий и физических мучений мне вообще тогда стоило ежедневно вставать с кровати – и нелепо шкандыбать в сторону светлого будущего.
А ещё – перманентным фоном возрождающейся (собственной) жизни – маячила история с выматывающими реально-виртуальными битвами вокруг стремительно приближавшегося первого Фестиваля Чуковского…
Мастер Чен-Хун-Бин к моменту нашего знакомства активно оперировал всего лишь парочкой русских слов.
Правда, практически по всякому поводу.
Мастер закатывал азиатские глаза, вылепливая горячими губами всеохватное:
– Сучьба!
Что означало: судьба.
Или – простирал крепенькие ладошки к потолочному небу и сладко выговаривал столь же всеобъемлющее:
– Косы-мосы!
Что означало: космос.
