– Толька!.. Толька!..
Бабушка выскочила на улицу и, взяв его за плечи и глядя прямо в глаза, начала трясти и спрашивать:
– Что Толька?.. Говори, что Толька?..
Мужчина вдруг осунулся, выдохнул и тихо сказал:
– Угорел!
– Как это, угорел? – вышла из калитки не верящая в происходящее сестра. – Ты что, с ума сошёл?!. К нему невеста приехала, а он… угорел?
– У-го-рел! – отрывисто и чётко повторил маленький человек и, уставив в землю глаза, встал как вкопанный, потому что понятия не имел, что делать дальше.
Сестра Анатолия не заплакала: так странно ей всё это было! Бабушка же, вся побледнев и схватившись за верхушку забора, чтобы не упасть, произнесла:
– Вот как, значит!.. В последний путь проводить приехала!..
Уже после, сидя на кухне у себя дома, бабушка почти каждый день рассказывала про то, как встретила его по дороге; корила себя, что не осмелилась подойти, не узнала сразу, не подбежала к нему, а осталась ждать у его сестры до утра; что если бы она была чуть порасторопнее, то горя бы не случилось.
Меня в этих разговорах не брали в расчёт, скорее относились как к мебели, которая и слышит, да разве сможет понять. Сердобольные соседки, сестра и дочери бабушки уже наизусть выучили и саму историю, и то, что она чувствует каждый раз, её вспоминая. Они, рассевшись на широких, дубовых табуретках (тех самых, которыми гонял дедушка когда-то своих дочерей), молчаливо слушали и кивали. Я же про себя повторяла уже подхваченную мной где-то фразу: «Случилось, потому что было не суждено!»
Бабушка прожила совсем недолго после этой поездки. Вскоре и у неё обнаружили рак, а ещё через полгода её не стало. Однако в моей памяти, благодаря тем многочисленным рассказам, она осталась всё той же девушкой, которая идёт ранним утром к пруду, чтобы набрать воды (сиротливая и брошенная на произвол судьбы, военная юность), сталкивается головой со своим соседом, и вдруг они целуются, вдруг вспыхивает любовь.
А потом звёзды, небо, ночь, пруд, и две фигурки влюблённых, которые срослись так, что, казалось бы, вечность не смогут расстаться.
И снова меняется кадр, и вот уже моя бабушка мчится на велосипеде по единственной на весь посёлок заасфальтированной улице. Волосами её играет лёгкий, весенний ветер, а белый просторный подол развивается колоколом, обвивая худые и длинные ноги.
1
Их роман вспыхнул неожиданно, как вспыхивают почти все на земле известные мне романы. Ранней весной. От того, что Ирина написала ему сообщение (СМС), текст которого был прост:
– Я люблю вас!
А в ответ получила весьма банальное:
– Кто вы?
Незамедлительно Ирина ответила:
– Незнакомка!
Ответ тоже не заставил себя ждать и половины минуты:
– А у вас есть блоковская вуаль?
(Ирина точно услышала густой мужской голос, то ли смеющийся, то ли смущённый с другого конца Москвы.)
– Есть! И даже шляпа!
– Вы издеваетесь надо мной!.. Прекратите играть!.. Вы кто-то из моих студенток?.. – то и дело жужжал телефон.
Но Ирина не могла прекратить.
Азарт разыгрался в ней так, что она бегала из угла в угол по коридору общаги, в которой жила, лишь иногда заглядывая в комнату подруги и оповещая её о ходе событий.
Подруга тоже уже приподняла свою голову от потрёпанной книжки Шпенглера «Закат Европы», и хоть пыталась ещё сосредоточиться на высвеченных под абажуром лампы листах, но взгляд её мечтательно блуждал в полутёмном пространстве.
