Кто-то из старых учителей меня узнал, а одна незнакомая женщина, подняла голову и спросила:
– Конечно, там уже и кандидатские…
– Нет, – бодро ответила я. – Только институт закончила, потом замужество, дети отвлекли. Но я собираюсь поступать в аспирантуру.
Уходя из школы, я точно знала, что не собираюсь, а поступлю.
Я зашла на корты, поздороваться со знакомыми, вспомнить радости игры в теннис, услышать стук мячика о ракетку.
Сергей, рабочий по обслуживанию кортов, узнал меня, поздоровался и ушел в здание, а минут через пять из раздевалки вышла мать Нельки Варданашвили, тетя Валя, которая там работала.
– Значит это ты приехала, – задумчиво сказала тетя Валя, после обычных здесь поцелуев при неожиданной встрече. – Теперь понятно, о ком рассказывал Сергей. И она смехом передала мне, что Сергей пришел и рассказал:
– Приехала девочка из Москвы, батумская, когда она в институт поступала, все профессора собрались чтобы её завалить, но она оказалась такая умная, всех за пояс заткнула и прошла.
А теперь я выхожу и вижу тебя, ну понятно, про кого рассказывал Сергей.
– Да ничего этого не было, просто легенда какая-то.
– Было – не было, теперь ты девушка из легенды.
От этой поездки на море осталось много фотокарточек.
Провожала нас толпа народа, как будто какая-то делегация уезжала, перечисляю:
родня: тетя Тамара, Августа Ивановна, теща маминого брата Резо с внуком, – трое;
тетя Венера с внучкой Лалой и девочкой со двора, Ноной, с которой Катя сдружилась, – ещё трое;
мои подруги: Маня с двумя детьми и Инга с Димкой, – пятеро. Итого 11 человек, и нас четверо. И я понимала, что уезжаю не навсегда, что я еще вернусь. Хорошо мне было здесь.
– Что ты помнишь из восьмидесятого года? – спросила я мужа.
– Ооо, в восьмидесятом была олимпиада в Москве. Я даже ходил на борьбу смотреть в спорткомплексе ЦСК.
И действительно, была олимпиада, и нас предупреждали не шляться в Москву во время олимпиады, и железнодорожные билеты в Москву продавали только прописанным там, и мы покупали билеты из Батуми по паспорту и без всякой очереди. Нас предупреждали о возможных провокациях, просили не поднимать всякие ручки, конфетные бумажки и прочие мелкие вещи с полу, боялись эпидемий и просто взрывов, и я с детьми просидела в Долгопрудном, а на другой год Ирка организовала у себя встречу одногруппников по случаю десятилетия окончания физтеха, и Пашка Лебедев рассказывал по горячим следам, как он ходил на стадион болеть, как там все махали флагами, а у наших, у хозяев и флагов не было. Он пошел в общагу в Электростали, там у дверей висел флаг. И комендант поймал Пашку во время попытки стянуть его.
После выразительных объяснений, комендант дал ему флаг, и Павел где-то со своего двадцатого ряда размахивал флагом, а болельщики с первых рядов увидели полощущееся по ветру красное полотнище, затребовали Пашку и флаг вниз, и спустили по рукам обоих, – вот так то.
Бабушка-патриотка купила фаянсового олимпийского Мишку, и теперь он стоит у нас в серванте; когда уезжали из Батуми в 1998 году, я много чего выкинула, но олимпийского Мишку забрала.
Вслед за воспоминанием об Олимпиаде в памяти немедленно всплывает другое событие, трагическое: смерть Владимира Высоцкого. Теперь, после прочитанных мною воспоминаний о нем многих различных людей, я понимаю, в каком напряжении жил этот человек, как неудержимо он растрачивал и губил себя, мне не удивительна его ранняя смерть, но тогда это было большой неожиданностью для нас.
