– Дура! – рявкнул Сегест. – Смотри! Смотри, как мне больно, но ему будет ещё больнее! – и он ударился головой о стену, как бился недавно Август. – Смотри и ты, Туснельда, – добавил он, увидев тихо вошедшую старшую дочь.
И он бился о стену головой, оставляя граффити в виде клочьев седых волос и кровавых потёков, как от огромного раздавленного комара-кровососа.
– Дешёвка, – Германик сплюнул и вышел вон. – Отправьте в Рим женщину с ребёнком, старика оставьте – не доедет, – бросил он на ходу ординарцам.
– Неужели, Туснельда, ты думаешь, что я не люблю тебя? – упавшим голосом спросил Сегест, растерянно глядя вслед Германику. – Я хотел быть с вами, я хотел защищать вас…
– Мне всё равно, – холодно сказала Туснельда, глядя в окно. – Все меня любят, но сегодня меня и моего сына погонят в Рим как добычу.
– Эй вы! – крикнул Сегест сопровождавшим Германика римлянам. – С вами поедет королева. Кто вызовет её неудовольствие – будет иметь дело со мной, Сегестом!
– Папаша, будь спок, – хмыкнули римляне, – всё будет ОК. Только пусть много барахла не берёт – мы её обеспечим казённым. И ты, рыжая, собирайся, – сказали они Гризельде.
– Хватит с вас и одной! – крикнул Сегест, занося над Гризельдой кинжал. – Вторую фиг получите!
– Ладно, ладно, остынь, – отступили римляне. – Не хочет в Рим – пусть остаётся в своей глухомани.
Тиберия, уже подсевшего на иглу императорской власти, но всё ещё продолжавшего игру в поддавки со своими сторонниками и в кошки-мышки со своими противниками (он всё тянул с согласием возглавить империю), не могли не беспокоить победы Германика: юный племянник, любимый и в войсках, и в плебсе, и в сенате, тревожил его теперь больше, чем вся бунтующая Германия со всеми её Арминиями.
И он отозвал Германика в Рим, подальше от преданных племяннику легионов. Дабы смягчить отставку, Германику был устроен триумф с размахом, ещё не виданным в Риме – судя по воодушевлению его участников. За колесницами с триумфатором и его семьёй, за телегами, набитыми трофеями, под восторженные вопли толпы шли колонны пленных германцев и впереди всех – Туснельда.
Рядом с Туснельдой семенил младенец – её сын Тумелик. Младенец улыбался: ему нравился праздник.
«Аркаше Россиянику от Цезаря Германика» было написано на ленте, которая спускалась с левого плеча Туснельды на правое её бедро.
– Я угодил тебе с подарком, Аркаша? – спросил сияющий Германик, когда триумф завершился.
– Спасибо за меткость, ты попал в точку, – ответил Аркаша, он был тронут, но немного смущён. – Я могу забрать их?
– Можешь забрать, можешь оставить, тогда мои люди продадут их и вырученное доставят тебе.
– Я лучше заберу их, – поспешно сказал Аркаша.
– А я бы тоже так поступил, – понимающе усмехнулся Германик.
– Ты похожа на сестру, – сообщил Аркаша, отведя Туснельду с сыном к себе. – С чего бы это, как думаешь?
Туснельда молча улыбалась.
– Ты такая же аппетитная, только грустная – но от этого ещё более аппетитная.
Туснельда молча улыбалась.
– У тебя аппетитная попка, хоть в этом балахоне её не просто прочувствовать.
Туснельда молча улыбалась.
– У тебя аппетитные ножки, должно быть, они устали с дорожки.
Туснельда молча улыбалась.
– У тебя аппетитные щёчки, правда, слегка запылённые.
Туснельда молча улыбалась.
– Ну, блин, скажи же хоть что-нибудь, – не выдержал Аркаша.
– Хоть что-нибудь, – повторила Туснельда.
– Сбрендила что ли? – догадался Аркаша.
