– Может, сразу заминировать подходы к ГБ?[1]
– Зачем?
– К-как? – растерялся Кулаков. – Согласно положениям…
– Коля, те положения писались совсем для другой войны. В Черном море нет ни одного немецкого корабля и не будет – их Кригсмарине обороняет от английского флота берега Рейха и захваченных территорий, от Франции до Норвегии. Итальянский флот и вовсе заперт теми же англичанами. Так против кого мины ставить? Против румынских полудохлых эсминцев «Реджина Мария» или «Мэрэшти»? Знаешь, это даже не смешно. Конечно, немцы попрут в Крым, но опасаться нам надо не Кригсмарине, а люфтваффе. Вот и представь себе – набросали мы мин у входа в ГБ, оставили три узких прохода, и наши корабли ползут по ним. А тут немецкие «Юнкерсы»! И давай бомбить! А мы даже маневра малого позволить себе не сможем – чуть в сторону, и на собственной мине подорвешься.
– Ну-у… Не знаю.
– Кстати, этой ночью немцы не бомбы будут на нас вываливать, а донные мины.
– Откуда ты знаешь?
– Оттуда, – усмехнулся Филипп.
* * *
Часов в девять вечера Октябрьский приказал перевести флот на повышенную готовность – весь день командиры сбредались на корабли, ругая начальство. Не дали спокойно отдохнуть!
Что делать на палубе в ночь на воскресенье? А дома водка стынет…
Но приказ есть приказ.
В час ночи пришла телеграмма наркома РККФ Кузнецова о той самой готовности, и Кулаков уважительно посмотрел на Октябрьского.
Тот поймал его взгляд, но понял по-своему.
– Скоро уже, – процедил комфлота.
Он подошел к окну. На рейде гасли якорные огни кораблей, зашторивались окна в казармах учебного отряда, в жилых домах.
А створный знак на скале – главный ориентир для входа кораблей в бухту – продолжал светить.
Октябрьский схватил трубку телефона.
– Начальник гарнизона генерал-майор Моргунов слушает, – донесся спокойный голос.
– Почему до сих пор не погашены маячные огни? – резко спросил вице-адмирал. – Это не игра, а реальная оперативная готовность, Петр Алексеевич!
– Есть, товарищ командующий! – Моргунов мигом сменил тон. – Немедленно наведем порядок.
И впрямь, скоро створные огни погасли.
Октябрьский задернул шторы и включил настольную лампу. Папку срочных документов он положил на любимую свою конторку. Оставаясь один, Филипп любил работать стоя.
Правда, сегодня одиночество ему не светит – вызванные по сигналу «Большой сбор», сюда вот-вот сойдутся все.
Первыми явились Елисеев и Борисов, секретарь горкома партии.
Без пятнадцати три комфлота приказал Русакову поднять по боевой тревоге истребители.
Командующий ВВС сильно переживал, трудно это – перестраиваться на военный лад. Но приказ исполнил – самолеты вылетели на запад. «Встречать» непрошеных гостей.
С раздражением захлопнув папку, Октябрьский прошелся по кабинету. Он ждал звонка. И дождался.
Было около трех часов ночи, когда резко зазвонил телефон прямой связи с оперативным дежурным.
– Комфлота Октябрьский слушает.
– Товарищ командующий, наши истребители вступили в бой с группой неизвестных самолетов, приближавшихся со стороны моря!
– Неизвестных?
– Э-э… Передают, что это «Хейнкель-111».
– Сколько сбито?
– Э-э… Два… э-э… бомбардировщика.
– Не «э-э», товарищ Рыбалко, а вражеских бомбардировщика!
– Так точно, товарищ командующий!
Тут же позвонил Жилин:
– Открывать ли огонь по неизвестным самолетам?
– Это немецкие самолеты, товарищ Жилин, и ваша задача – сбивать их к такой-то матери!
– Имейте в виду, вы несете полную ответственность за это приказание! Я записываю его в журнал боевых действий.
