И наконец, не менее важным было то, что так называемый третий мир после исчезновения «второго мира» утратил свою политическую роль. Третий мир, который часто называют блоком неприсоединившихся стран, лишился стратегического значения еще и потому, что после распада Советского Союза само понятие «неприсоединение» потеряло смысл. Но его огромные социальные и экономические трудности все увеличивались, часто из-за нетерпения его многочисленного и политически все более пробуждающегося населения, становясь глобальными проблемами. Вместе с тем возрастающее политическое значение некоторых ключевых развивающихся государств, прежде всего Индии, Бразилии и Нигерии, означало, что центральные политические, экономические, финансовые и социальные проблемы более бедной части человечества становятся все более важной мировой проблемой.
В поисках определенности
По окончании холодной войны еще не было ясно, что нас ждет в будущем. Закончилась ли эра революций? Настал ли вечный мир вместо холодной войны? Стал ли триумф американской демократии в ее длительной борьбе с советским тоталитаризмом свидетельством возникновения международного демократического сообщества? Или возникают новые угрозы? Какое понятие могло бы определить смысл и суть этого времени и определить цель нового общемирового статуса Америки? В самом деле, в чем же должна заключаться ее всемирная роль?
Эти вопросы не встали со всей определенностью, во всяком случае сразу, как следствие появления Америки в качестве мировой сверхдержавы. Коронация Америки как глобального лидера стала ситуационным фактом, а не миропомазанием. Но необходимость политически ориентированной интерпретации новой эры, естественно, возникла, даже если она еще и не была осознана на общественном уровне из-за туманной неясности вокруг Америки, оказавшейся на высочайшей вершине рода человеческого. Ответы на все вопросы не могли быть получены сразу.
Карл Маркс как-то заметил, что сознание обычно отстает от реальности. Другими словами, понимание сути социально-политических изменений не предшествует им и даже не сопровождает их, а наступает после того, как они произошли. Так и случилось с новыми историческими дилеммами, вставшими перед Америкой. Появилась настоятельная потребность в ясной перспективе, которая могла бы заменить устаревшие формулы, определявшие поведение Америки на мировой арене в период холодной войны. Принимая во внимание ограниченность человеческих возможностей осознавать сложный комплекс реальностей и угадывать направление развития, потребовалось около десятилетия, чтобы перспектива могла быть ясно очерчена и были найдены ее приверженцы.
Поначалу были лишь формальные рассуждения о новой глобальной ситуации и возможностях, которые в ней заключены, и все ограничивалось туманным, но позитивно звучащим лозунгом «новый мировой порядок». Его привлекательность была в том, что он означал многое для многих. Для тех, кто стоит за традиционные ценности, «порядок» предполагает стабильность и преемственность, для реформаторов прилагательное «новый» означало пересмотр приоритетов, а идейно убежденные интернационалисты в слове «мировой» слышали отрадное известие о том, что теперь путеводной звездой становится всеобщность. Однако выдвинувшая этот лозунг американская администрация была переизбрана прежде, чем его значение могло быть полностью осознано, а приход к власти новой администрации совпал с появлением более четко сформулированных и целенаправленно продуманных альтернатив.
