– Ты поняла? – трясет меня, требуя ответа.
– Мне больно, – еле слышно говорю, стараясь, чтобы меня услышали.
Он ослабляет хватку, но не отпускает.
– Поняла, я спрашиваю?
– Да, – отвечаю надрывно, желая поскорее избавиться от его прикосновений.
– Вот молодец, – сменив гнев на милость, бодро говорит, отходит от меня и вновь усаживается в свое кресло.
– Сядь! – указывает на стул напротив.
Понимая, что не убежать, присаживаюсь на краешек.
– Болезни есть какие?
Этот вопрос звучит так неожиданно, что я теряюсь и не знаю, как ответить. Глупо хлопаю ресницами, уставившись на своего мучителя.
– Болела чем-то, или сейчас, заразным? – кричит, теряя терпение. Видно, он привык, что на все его вопросы надо отвечать немедля.
Так хочется сказать «да»! Но ведь никакой гарантии нет, что эта ложь потом не выльется мне во что-то глобальное, в страшное возмездие. Почему-то я уверена, что он любит наказывать.
– Так что? Я устал ждать, отвечай быстрее.
– Нет, я не больна ничем заразным.
– Хорошо, – довольно кивает, облапывая меня взглядом так, что мне становится неуютно. Ерзаю на стуле, мечтая побыстрее свалить отсюда.
– Родишь мне девочку, такую же красавицу, как сама.
Сумочка, которая все это время лежала на коленях, слетает на пол. Вот она! Надежда на свободу! Я вскакиваю с места и кричу:
– Ни за что! Никогда!
А после, падая обратно на стул, заливаюсь слезами.
– За что мне это! – Про себя радуюсь, что ходила в школе в театральный кружок. – Почему все хотят от меня то, чего я дать не могу?! – продолжаю реветь, всю душу вкладывая в эту сцену.
А после встаю и, отойдя к стене, поднимаю лицо вверх, имитируя желание остановить слезы. Салфетками промакиваю глаза, как будто вытираю слезы.
Затем оборачиваюсь к дедуле и, опустив взгляд, говорю максимально траурным голосом:
– В юном возрасте совершила ошибку, теперь у меня диагноз – бесплодие. Я извиняюсь за свою несдержанность, но эта моя больная мозоль, то, из-за чего я рассталась с… – вновь начинаю плакать, для театральности не договорив фразу.
Мужчина молчит очень долгое время.
Я «успокаиваюсь», прохожу и сажусь на ранее отведенный для меня стул. Для большей правдоподобности высмаркиваюсь в салфетку, а после поднимаю на него печальный взгляд.
– Я не смогу ни себе родить ребенка, ни вам, ни кому бы то ни было еще.
Мужчина смотрит на меня, прищурившись, хочет понять, вру я или нет.
Медленно встает, подходит ко мне, берет за плечи и поднимает со стула. Внимательно всматривается в глаза, пытаясь найти в них ложь.
– Не верите, – надломленным голосом произношу, – я даже взяла девочку на воспитание, могу показать фотки…
– Не надо, – обрывает меня на полуслове, а после, немного отстранившись, рассматривает, как какой-то экспонат. – Жалко, конечно, гены у тебя хорошие, могла бы передать их… – не успевает договорить, как дверь с грохотом открывается.
