Вулфленд - страница 4

Солнце, пробиваясь сквозь занавески, лениво скользило по моей щеке, но его ласковые лучи не могли прогнать утреннюю сонливость. Внезапный рывок одеяла прервал мой сладкий сон. – Карла, поднимайся! Ты видела, сколько времени? – раздался грубоватый, но ласковый голос отца. Я застонала, уткнувшись лицом в подушку, пытаясь спрятаться от назойливого света и отцовской настойчивости. – Вставай! Вставай! Хватит спать! – его голос звучал всё настойчивее. Деваться было некуда. Скрепя сердце, я приподняла голову, потянулась, ощущая приятную тяжесть в теле. Отец, видимо, решил, что мои летние каникулы должны пройти в тесном контакте с садовыми сорняками, но, честно говоря, спать больше мне уже никто не даст. Провалявшись ещё несколько минут, я с усилиями сбросила с себя остатки сна и, пошатываясь, направилась на кухню. Мои глаза, ещё затуманенные сном, с трудом фокусировались. Но постепенно, в полумраке кухни, я разглядела знакомый силуэт бабушки. Она, словно неутомимая пчела, шуршала кастрюлями и сковородками. Бабушка, всегда беспокоившаяся о том, чтобы мы не остались голодными, уже с раннего утра начала колдовать над завтраком. И вот, волшебный аромат, нежный и манящий, наполнил весь дом. Аромат только что испеченных блинчиков, золотистых и румяных, растопил остатки моей сонливости. Я поспешила к столу, чувствуя, как слюнки начинают собираться во рту. За столом, накрытом простой, но чистой скатертью, уже стояли тарелки с блинчиками, сложенными аккуратными стопками. Рядом – маленькая вазочка с густым малиновым вареньем, а на краю стола – кружка с крепким чаем. Бабушка улыбнулась, её лицо, изборожденное тонкими морщинками, сияло от удовольствия. Её глаза, светлые и добрые, с искринкой в них, казались мне самыми красивыми на свете. Она всегда просыпалась рано, ещё до рассвета, чтобы к нашему пробуждению уже был готов завтрак. Этот ритуал, повторяющийся каждое утро, был для меня одним из самых дорогих и любимых моментов дня. Наш дом и дом бабушки стояли на одной улице – Лесоскладской, рядом друг с другом, что было очень удобно. Бабушка была самой обычной бабушкой, каких множество. Но для меня она была самой лучшей на свете. Она никогда не жаловалась, всегда была готовая помочь, поддержать. Даже продукты для своих кулинарных шедевров она часто добывала сама, выкапывая картошку и свеклу из своего домашнего погреба. Отец часто пропадал на работе, а я тогда ещё ничего не умела готовить, поэтому всё хозяйство легло на плечи бабушки. И она с лёгкостью справлялась со всем, с улыбкой на лице. Этот запах блинчиков, это тепло её рук, эта бесконечная забота – это то, что навсегда останется в моей памяти, как самое ценное воспоминание о летах, проведённых в родном доме, в объятиях любимой бабушки. Её любовь, выраженная в каждом испечённом блинчике, в каждой чашке чая, в каждом теплом слове, согревала и наполняла счастьем всю нашу семью. Именно она сделала наш дом настоящим домом, полным любви, тепла и неповторимого аромата утренних блинчиков.

Я сумела сделать лишь пару глотков утреннего кофе, как с улицы донеслись резкие, требовательные крики отца. «Карла! Карла!», – разносилось по всему дому, пронзая утреннюю тишь. Я томно вздохнула, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. Со злостью, которая уже давно стала моей постоянной спутницей, я брякнула фарфоровую кружку о деревянный стол. Звон разнесся по кухне, эхом отражаясь от стен. Даже не удосужившись одеться, в одной лишь тонкой хлопковой пижаме, я вышла во двор. Перед моими глазами предстала картина, уже ставшая привычной. Отец, склонившись к земле, яростно дергал за стебли какой-то сорной травы. Его лохматая седая голова то исчезала, то вновь появлялась из-за непроходимой заросли сорняков. Он выглядел уставшим, но его голос, прорезавший утреннюю тишину, был полон нетерпеливого энергичного треска. «Ну что стоишь, как столб? За работу!» – рявкнул он, после чего слегка хихикнул, издавая звук, который больше походил на кашель, чем на смех. В его глазах мелькнуло что-то непонятное – смесь усталости и упрямого ожидания. С недовольным лицом, скромно прикрытым выражением поддельного усердия, я сделала вид, что принялась за работу. На самом деле я просто бессильно стояла, наблюдая за его усилиями. Мысль о том, что придется провести весь день в этом небольшом, но требующем неимоверных усилий саду, вызывала во мне приступ отчаяния. Этот сад стал символом моей неволи, нескончаемой борьбы с надоевшей рутиной. Сад, в принципе, был небольшим, но не в этом дело. На нем росло всего несколько деревьев и кустов. Была старая яблоня, скромно урожаивающая кислые яблоки, кусты малины, колючие и неуступчивые, кусты крыжовника, плоды которого мы ели только в консервированном виде. И, конечно же, было это «неуместное» дерево, как всегда называл его отец, – лимонное дерево, упорно растущее в нашем северном климате и щедро одаривающее нас пахнущими солнцем лимонами. Этот лимонный аромат был единственным приятным моментом в этом нелегком труде. Я часто закрывала глаза, вдыхая его, стараясь забыть о том, сколько еще нужно потрудиться.