Юродивый забрался с ногами на требище и высоко воздел руки. Неясный силуэт наклонился над чарой. Еще чуть-чуть – и чудище глотнет крови, и тогда всех ждет большая беда.
Горихвост зарычал, рывком взвился ввысь и впился когтями в худые плечи поганого бесопоклонника. Тот опрокинулся и обрушился на гнилые доски. Чара выскользнула из его рук, кровавая жидкость расплескалась, обдав волчью морду едкой, сладковато-кислой волной.
Несколько капель попали вурдалаку на язык, и он в панике принялся отплевываться, чтобы случайно не проглотить их и не совершить святотатства. Как знать – может, это кровь Дедослава, или другой неповинной жертвы. Кого еще мог зарезать этот отчаянный лиходей?
Нелепо размахивая руками, Лутоха барахтался в липкой луже. В пахучей жидкости плавала деревянная дощечка, выпавшая из сжатой ладони. Что еще за дощечка? Небось, заклинание из черной книги?
Чудище на вершине столба беспокойно захлопало крыльями. Сейчас главное – не допустить, чтобы оно хлебнуло жертвенной крови. Любой ценой нужно согнать его с места и как следует напугать, чтобы оно не вернулось. Легко сказать! А вдруг это и вправду змей? Он же таких зверей, как одинокий волк, должен на завтрак есть с потрохами!
Эх, была не была! Думать некогда! Стараясь избавиться от приступа леденящего страха, Горихвост упрямо полез на шатающиеся доски требища.
Вон он, змей, шебуршится во тьме. Кто он, как выглядит – не разглядеть. Чем он встретит? Когтями? Или зубастой пастью с колючим жалом? Кабы знать – служба стала бы слишком легкой.
Горихвост попытался допрыгнуть до конского черепа, но не достал. Удалось лишь как следует порычать на чудовище, что таращилось на него парой блестящих глаз. Глазки мелкие – видать, змей не так страшен, как его малевали.
Наблюдение придало волку храбрости. Он вцепился когтями в узорные выступы на истукане и начал карабкаться ввысь, как заправский кот. Лутоха поднялся и попытался стащить его вниз, вопя что-то неразборчивое о том, что волк все порушит, испортит, и вообще нанесет ущерб, какого Гремячий дол отродясь не видал.
Если это ущерб твоим лютым замыслам – тогда да, еще как нанесу! А на плечи Лутохи удобно встать задними лапами и оттолкнуться от них, как от ступеньки. Так что спасибо, что подсадил!
Вот и ты, злобный змей! Ну и лапы у тебя. Жилистые и когтистые. То ли орел, то ли курица в десять раз больше, чем в Воропаевом петушатнике. Кто ты, нежить? Покажи личико!
Крылья с темными, жесткими перьями расправились у него перед носом. Переливаются, как перламутр. Один черт! Пусть не змей, пусть хоть птица. Доброй твари убивец не позовет!
Над Горихвостом, настырно карабкающимся на верхушку столба, склонилось лицо. Женское. Идеально красивое, и немного печальное. Большие серые глаза с человеческой мыслью и жалостью.
Ожерелье на шее. На волосах – венец с золотыми оленями. С венца на серебряных нитях свисают колечки в виде цветков с семью лепестками – как обычно бывает у баб перед праздником Небесной Царицы.
И при этом – крылья, хвост, оперенье и куриные ноги с когтями. Кто ты, птица? Откуда явилась?
– Не трогай ее! Даже не думай! – раздался за спиной истошный вопль Лутохи.
Нет, я сам во всем разберусь. Меня наваждением не заморочить! Может, это грибная отрава все еще пляшет в моей голове? Кому писан закон, чтоб творить непонятное колдовство в неурочное время?
Тонкие уста птицы-девы открылись. Она уставилась на Горихвоста немигающим взглядом и затянула негромкую песню, настолько печальную, что волк замер.
