Алексей Черемисин вдохновлен величием природы, расширяющейся в космическую бесконечность, и безграничными возможностями ее технического освоения. Но в них он остро чувствует опасность разрушения мировой гармонии. Его волнует философский и одновременно физико-математический вопрос о месте отдельного человека в структурах времени и пространства, тема зависимости от грубо навязываемых обществом стереотипов. Его привлекают словотворчество, звук (сам по себе) – как знак образа и «литературный факт», семантический сдвиг и абсурдистская «заумь». Эти особенности сближают внутренний строй многих стихов А. Черемисина с новаторскими приемами футуристов, прежде всего А. Кручёных и В. Хлебникова, а также с творчеством обэриутов (Д. Хармс, А. Введенский и др.) с их алогизмом, культивированием детски-непосредственного взгляда на окружающий мир. В его текстопорождающих порывах и экспериментах просвечивает порой (как в ранней поэзии А. Белого) полная подчиненность «мощной импровизационной стихии своего дарования»[9]. Жизнеутверждающая экспрессия авангарда сочетается у А. Черемисина, иногда парадоксально, с глубиной церковно-христианского взгляда на людей и Вселенную.
Мне свойственно не выставлять свой внутренний мир напоказ; я склонен к уединенным размышлениям и созерцаниям среди деревьев и трав, вдали от городской суеты (А. Долгополов видит в этом близость к европейскому романтизму XVIIIXIX вв., а в более далекой перспективе – к «сельской» поэзии Вергилия). Придерживаясь своего рода «прикровенности», я надеюсь обрести в читателе сочувственное понимание. В лирической сфере мне кажутся родственными возвышенно-печальный импрессионизм И. Анненского, а также эстетика «младших» символистов Серебряного века с их углубленным интересом к религиозно-философским вопросам, идущим от Вл. Соловьева. Но, в отличие от многих из них, я не стремлюсь к «затемнению смысла» и мистической «туманности», считая, вслед за акмеистами, идеалом прозрачную ясность поэтического текста. Моя «игровая» поэзия, сочетающая сюжетно-юмористические и словесно-шуточные ходы, очевидно, находится на пересечении абсурдизма и сатирического «псевдореализма». В этой связи мне, конечно, очень близки принципы театра абсурда, который отнюдь не искажает «объективную реальность», а лишь стремится показать порой неразрешимый конфликт личности и социума, высвечивая трагическое несоответствие повседневной суеты и лучезарной красоты бытия.
БОЛЕЕ ПОДРОБНУЮ ИНФОРМАЦИЮ О «ЛИТЕРАТУРНОЙ ИСТОРИИ» МАЛОЙ ОХТЫ ЗАИНТЕРЕСОВАННЫЙ ЧИТАТЕЛЬ МОЖЕТ НАЙТИ В СЛЕДУЮЩИХ ИЗДАНИЯХ И ПУБЛИКАЦИЯХ:
Березкин Л. Загадки Уткиной мызы // Санкт-Петербургские ведомости. 2016. № 153. С. 2.
Бертош Л. «На Охте гнилой, в казарме каменной…» (Игорь Северянин и Петербург) // Из Охтинской летописи. Вып. 1. Материалы и тезисы докладов учащихся на районных и городских краеведческих чтениях. СПб., 1994. С. 57–59.
Борисов Л.И. За круглым столом прошлого. Воспоминания. Л., 1971.
Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 2007. • Забабурова Н.В. Я вас любил… Музы великого поэта и их судьбы. М., 2011.
Краснолуцкий А.Ю. Охтинская энциклопедия. Малая Охта. М., 2011.
• Летопись жизни и творчества Н.А. Некрасова: в 3 тт. Т. 1: 1821–1855 / Отв. ред. Б.В. Мельгунов. СПб., 2006.
• Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина. В 4 тт. Т. II. / Сост. М.А. Цявловский, Н.А. Тархова. М., 1999.
