– Пока мы будем выяснять, кто ты, посидишь в камере. Скоро принесут чай. В туалет – по расписанию. Пойдешь сейчас или в следующий заход?
Меня поразила вежливость, с которой старлей общался со мной. За годы, проведенные под крышей из звезд, я повидал много представителей власти, и всех их объединяло одно – нездоровая тяга к унижению таких, как я. Один раз у меня на глазах сильно избили женщину, да так, что у нее остановилось сердце. А приведя ее в сознание, служивые отвезли ее к реке и выкинули. Еще один раз на меня и Белицкого повесили взлом с проникновением в магазин. Хотя на самом деле я нечаянно рухнул на дверь, выбив стекло из рамы. Тогда я отсидел шесть месяцев, Белицкий – четыре. А совсем недавно, до того, как я нашел укромное место за теплогенератором, меня и группу товарищей, с которыми мы ночевали в одном из заброшенных домов на отшибе города, полночи гоняли патрульные из одного конца здания в другой просто смеха ради. Если кто-то падал, ему помогали подняться дубинками и твердыми носками сапог.
– Когда пойдешь в сортир? – старлей повторил вопрос.
– Сейчас. Благодарствую.
Подходя к двери камеры я заметил, как по коридору в сторону кабинета, где я давал показания, прошел знакомый мне человек. То был Болт – один из помощников Слесаря. Занимался он тем, что патрулировал улицы, собирал дань и смотрел, чтобы никто не посягал на чужие точки. Болт и ему подобные знали наш сектор так хорошо, как никто другой. Им были известны все точки обитания бездомных, и каждого они знали в лицо. Удача, которая никогда не была моей спутницей, наконец-то мне улыбнулась.
– Болт! Эй, Болт! Это я, Моне. Передай Слесарю, что я здесь. Передай ему. Пусть вытащит меня. Слышишь! Это я, Моне!
Я не знал, разглядел ли меня Болт, но услышал уж точно: он обернулся и даже успел бросить взгляд в мю сторону прежде, чем я скрылся в камере.
– Кому ты кричал? Адвокату? – ко мне пододвинулся опрятно одетый мужчина.
– Вроде того.
– Он вытащит тебя?
– Буду надеяться.
Мужчина оглядел меня с ног до головы, а потом протянул руку.
– Игорь.
– Моне, – я крепко сжал его руку.
В его сдержанной улыбке неожиданно для себя я уловил неподдельную искренность. Он принялся расспрашивать про адвоката, а я рассказывать про сектора, про Магистра, про Слесаря и Болта и про многое другое.
– То есть городские районы поделены на сектора, которые мы обычно называем микрорайонами.
– Верно.
– И этот сектор – Черташинский, потому что находится вокруг Черташинского рынка?
– Да. Чертовка – его сердце.
– А ты раньше жил в подземке на Тимирязевской?
– Так. Это почти на границе сектора.
– Удивительно. Я столько раз там проходил и никогда тебя не замечал.
– Нас многие не замечают. Для большинства мы не существуем. Обратить на нас внимание – значит, признать, что мы есть, что мы – проблема, которая существует, несмотря на старания тех, кто стоит выше нас, разобраться с ситуацией. Хотя разве они разбираются, помогают? Вот Магистр помогает.
– Магистр – это хозяин сектора?
– Он его глава. У нас нет хозяина, мы свободные люди.
– Но вы должны платить ему за возможность попрошайничать.
– Мы не попрошайничаем. Мы показываем, что нам нужна помощь, и те, кто может помочь, помогают. Только так.
– Но вы платите этому Магистру за возможность… демонстрировать свою нужду в помощи. Так?
– Да, это сродни налога. И все зависит от места, от твоей деятельности, от твоего физического состояния. Есть те, кто работает без налогов. К примеру, баба Яля – ей почти под восемьдесят – последние сорок лет провела на одном пятачке в Черташинке, возле котельной. И она не платит налоги, разве что помогает с готовкой, когда нужно.
