В деревянном полу халупы наличествовал распахнутый квадратный люк, рядом с которым располагался большой, окованный полосами чёрного железа сундук.
– В подполе наш господин Пыльный и прятал шпионскую рацию, – дополнил свой последний постулат Егор. – А люк, предварительно захлопнув крышку, этим сундучиной и задвигал. Не удивлюсь, если в сундуке – для пущей тяжести – сложены самые обыкновенные булыжники…
Сбросив мёртвое тело Пыльного в тёмный проём люка, Егор подошёл к рации.
«Этот легкомысленный дурик так и не ушёл с переговорной волны!», – обрадовался внутренний голос. – «Запомни-ка её, братец. Как говорится, на всякий пожарный случай. Понятное дело, что нам с тобой неизвестен секретный код входа на приватный режим…. Ничего страшного! Можно, смеха ради, выйти на этой волне в открытый эфир и наговорить неизвестному противнику – при случайных свидетелях – всякой гадости. Или же – ненароком – слить качественную дезинформацию…».
Скинув тёмно-зелёный параллелепипед рации вслед за её хозяином, Егор перевёл крышку люка в рабочее положение и – не без труда – задвинул её тяжеленным сундуком. Отдышавшись, он внимательно осмотрелся и около поломанного стола обнаружил здоровенный навесной замок со вставленным в него ключом.
Покинув хижину, Егор аккуратно притворил входную дверь, вставил дужку замка в солидные чугунные петли, повернул ключ до упора, вынул его из замка и положил во внутренний карман флотского бушлата.
«Правильно, братец, правильно!», – сытым сибирским котом довольно промурлыкал внутренний голос. – «Очень рачительно и дальновидно. Потом выкинешь ключик в морскую пучину…. Эх, надо было нашей ушлой Лидии Львовне ещё дать шаманских денежек, чтобы она тёмной ночкой спалила эту избушку – до самого основания…».
Нужную шлюпку – с широкой синей полосой по бортам – Егор нашёл почти сразу. Он, предварительно вставив вёсла в уключины, отомкнул замок, положил его на причальные доски, забросил в шлюпку длинную железную цепь и рюкзак. Потом, слегка оттолкнувшись ногой от причала, забрался в лодку сам, устроился на передней шлюпочной «банке» и активно заработал вёслами.
«На берегу не наблюдается ни единой души. Только парочка местных облезлых псов бродит в отдалении. Что просто замечательно», – отметил про себя Егор. – «А время-то уже позднее, надо поторапливаться…».
Солнышко, действительно, уже приближалось к линии горизонта. Западный край неба задумчиво пылал малиновым и алым. Ветер стих, низкие морские волны выглядели совершенно мирными и безобидными. Егор сбросил бушлат, тельняшку и погрёб уже по-настоящему, крепко упершись ногами в специальную планку на дне шлюпки и работая – в основном – продольными мышцами спины.
«Давай, давай, трудись! Не сачкуй, братец! Вкалывай от души!», – насмешливо командовал вредный внутренний голос. – «Нам надо пройти то ли семнадцать километров, то ли все восемнадцать…».
Закат уже печально догорал – гигантским кристаллом тёмно-фиолетового аметиста – когда шлюпка вошла в устье бурной реки и ткнулась носом в узкую каменистую косу.
Егор ловко спрыгнул на мелкую чёрную гальку и, сильно потянув за железную цепь, вытащил лодку – на одну четверть корпуса – на пологий берег. После этого он, собрав вдоль речного русла вдоволь сухих веток и коряжин, развёл яркий костёр, наскоро перекусил и приступил к малярным работам. На носу шлюпки Егор крупными аккуратными буквами вывел – «Хапуга». Чуть ниже – более мелкими – «Анадырь».
