Раздался резкий стук в дверь. Кардинал мгновенно закрыл окно, сделал глубокий вдох и сказал, продолжая стоять к двери спиной:
– Входите, ваше высокопреосвященство.
В комнате и в ушах Орельи загремели шаги Мариано Рамполлы дель Тиндаро, который даже летом носил тяжелые кожаные ботинки, а затем в ноздри камерлинга проник тяжелый запах свежего тюленьего жира. Он взглянул на обувь Рамполлы: она была начищена так, что отражала свет, проникавший в комнату через окно.
– Что случилось нового, госсекретарь? – спросил Орелья. – Мы объявляем войну Англии или Франции или присягаем на верность его высочеству карлику, королю Италии?
– С удовольствием вижу, декан, что вы всегда готовы шутить, – ответил Рамполла; рот его при этом кривился.
Орелья дотронулся правой ладонью до лба и закрыл глаза, изображая внезапный приступ головной боли. Такие приступы действительно у него часто случались.
– Возраст и нынешнее положение дел оставляют нам очень мало удовольствий, а юмор, который вызывает улыбку, а не смех, – одно из них. Жаль, что так мало случаев, когда мы можем позволить его себе.
В ответ раздался громкий смех.
– Ты прав, «смеха много в устах дураков». Эта латинская поговорка верна, а в наше время кое-кто слишком часто смеется, показывая, что не только слишком стар, но и глуп. Но это не мой случай. Исключение подтверждает правило. Или ты так не считаешь?
– Это не юмор, а сарказм; и будь я уверен в том, на кого ты намекнул, я бы боялся за твою душу.
– Глупости! Вспомни лучше, что на греческом языке «сарказмон» означает как раз «разрывающий плоть», терзающий ее, а наши тела уже слишком долго испытывают терзания.
Рамполла не упустил случая показать, какой он эрудит. Орелья слегка похлопал ему, чтобы завершить этот разговор, а потом искоса посмотрел на него и сказал:
– Конец наступит скоро. Я это знаю, и старик тоже это чувствует.
– Да исполнится воля Бога!
Оба несколько секунд глядели друг на друга: каждый ждал, что другой заговорит о том, из-за чего у обоих было тяжело на душе. Наконец старший по возрасту отступил перед старшим по должности. Орелья посмотрел вокруг – вероятно, чтобы убедиться, что поблизости нет даже тени его секретаря, – и заговорил первым:
– Мне не нравится открывать сейф с моими мыслями перед незнакомцем, к тому же евреем и атеистом.
– Мне тоже, – ответил Рамполла, – однако тому, кто невиновен, нечего бояться.
Орелья нахмурился и возразил:
– При всем моем уважении к вам, госсекретарь, никто не может позволить себе бросить первый камень.
В руке Рамполлы появилась овальная сигарета, и вскоре изо рта государственного секретаря вылетело облачко голубоватого и сладковатого дыма.
– Эти сигареты «Фатима» действительно пахнут Египтом. И какое хорошее имя марки для популяризации порока – святое имя дочери Магомета!
Орелья резко повернулся к госсекретарю и направил на него указательный палец.
– Не унывай, Луиджи! Ты только что сказал, что любишь шутить, и я лишь последовал твоему примеру, мой знаменитый декан.
Орелья развел руки в стороны и несколько раз кивнул. Этот жест означал скорее «сдаюсь», чем «одобряю».
– Значит, вот чем ты, видимо, заслужил свою должность секретаря. – Камерлинг немного помолчал, кусая бескровные губы, а потом договорил: – И я хорошо знаю, что в будущем тебя, возможно, ждут другие, гораздо более высокие должности.
Рамполла щелкнул языком и ответил латинской поговоркой:
