Я сдержал свое слово, данное Ахтубу, более того, вообще ушел из геологии, чтобы не тревожить больше ни чьих духов, правда, на всякий случай, по памяти составил карту нашего маршрута и почти на полвека забросил ее на чердак.
И вот сейчас, когда настали бесовские времена, в нашем поселке не стало работы. Чтобы спасти от голодной смерти дочь и единственного внука, я вынужден был нарушить клятву, когда-то данную Ахтубу».
При воспоминании о дочери и внуке у бедного старика аж перехватило дыхание. Все дышало в нем болью. Казалось, боль была живей его, и лишь забота о родных заставляла его сердце натужно биться.
«Я знал, что с золотом Ахтуба меня отсюда не отпустит, тем более, что я нарушил клятву. Поэтому перед уходом из поселка я оставил тебе записку, в которой все подробно изложил, чтобы ты меня здесь встретил, но кто-то, видно, ее перехватил».
Постепенно ситуация для Павла стала проясняться. Убитый им Горелый выследил в поселке Николая Ивановича и выкрал записку и теперь ситуация стала принимать еще более опасный поворот. Горелый наверняка доложил о золоте Бешенному, а тот пустил банду по его следу. Ради золота Гарри пойдет теперь на все, ведь это был его последний шанс вырваться отсюда на большую землю, а не попасть в тюрьму, которая по нему уже всплакнула. Из раздумий Павла вывел взволнованный голос Николая Ивановича, речь его стала отрывистой и бессвязной. Силы явно покидали старца и он спешил закончить свой рассказ.
«Паша, за лето я намыл много золота, разделил его поровну, половину оставь себе, а половину передай моей дочке с внуком – и мое благословение им. Я уж буду с небес теперь наблюдать за вами, но, боюсь, и там покоя мне не будет. Прощай, сынок…»
На этом Николай Иванович смолк, будто с последними словами силы окончательно оставили его. Лицо страдальца впервые отошло от боли и забот, обретя спокойный, ясный лик. Он перевел свой взгляд на небеса, откуда раздавались прощальные крики улетающих птиц, казалось, они звали его за собой в родные края, и одинокая горючая слеза скатилась по его впалой щеке. Уже никогда ему не суждено было увидеть свой дом и родных. Но свою душу он выпустил на волю, и она с гусиным клином вознеслась в небеса, а оставленное на земле немощное тело еще долго провожало застывшим взглядом улетающих гусей, уносящих на своих крыльях его освобожденную душу.
Только когда гуси окончательно скрылись за лесом, Павел закрыл старику глаза, невольно осознав разницу в смерти: покореженная ужасом смерти гримаса Горелого, погрязшего в грехах и преступлениях, чья загубленная молодая душа обречена в тяжких страданиях маяться рядом с телом, отбывая отпущенный е срок на земле и постепенно разлагаясь в беспамятстве; или вознесенная в небо душа Николая Ивановича, который достойно прошел свой жизненный путь и теперь лишь прилег отдохнуть – перед новым восхождением впереди. Так за счет одних людей развивается человечество и воплощается божественный план на Земле, а другие – всему тупик и разложенье.
Из поваленной ветром сосны Павел изготовил большой деревянный крест, и, установив его над могилой Николая Ивановича, дал залп из обоих стволов над бывшим фронтовиком. А с окружающих озер в это время шел массовый отлет диких уток и гусей. Высоко в небе звучали их звонкие прощальные голоса. Они порой растворялись в белом пухе облаков и вновь выплывали из них, как в детской сказке.
