– Свобода внутри нас?
– Ну смотри, в Брянске его никто не знает, есть вероятность, что просто не дают раскрыться, а в Москве заметили. Удивительно?
– Аналогия с Бродским? В Советском Союзе так себе поэт, а в мире – великий.
– Бродского не трогай! Потрогай кого-нибудь другого. Вопросы?
– Нет вопросов.
Во внутреннем кармане джинсовки зажужжало.
«В себя пришла?» – пришло на IСQ от Таньки.
Какой отвратительный мир без ватсапа, верните меня обратно.
«Только зашла», – ответила и бросила подальше в сумку, чтобы не мешался. Тогда жизнь была проще в миллион раз только уже потому, что телефон еще не стал частью ладони и не было еще этого мерзкого невроза от неотвеченных звонков. Тогда всё было гораздо медленнее, тогда можно было не отвечать на входящие и сообщения по несколько часов и никто тебя за это не осуждал.
– С тобой завтра едем? – в проходе кабинета возник Громов.
– Привет, Коль.
Оператор улыбнулся. Был рад мне.
– Что снимать есть, с кем снимать есть – иди, пора тебе! – поторопил Орлов из кабинета.
– Ну хорошо-о-о, – протянула и потянулась за Громовым. – Слушай, а давай с двух камер снимем?
– С двух камер? Зачем? – удивился мой любимый оператор.
– Так красивее будет, мы тогда сможем одну на общий план поставить, второй крупные снимать, как тебе?
– Я и так сниму, – дернулся всем телом от глупых предложений.
Коля снимал со мной всю мою стажировку, все три месяца я была привязана к нему, как микрофонный шнур к камере. С Громовым отказывались снимать все корреспонденты редакции. «Резкий», «тупоголовый», «несдержанный», «осел», «тепленький» – и это только малая часть эпитетов, коими его награждала съемочная группа. Мне повезло – с Колей мы быстро нашли общий язык. Я не лезла в его работу, он иногда что-то добавлял в мою. Мне казалось, что это очень круто, что мы работаем в связке. Я покорно слушалась – он же профессионал, куда мне до него? Так и подружились. Хотя дружбой назвать это было непросто, скорее, хорошо слаженное сотрудничество.
Вся его сложность, напыщенность не приносила мне неудобств, скорее, это позволяло мне много не разговаривать о лишнем – приехал, выставился, снял, уехал. У него ко мне было что-то отеческое, наставническое, несмотря на то что разница у нас была лет пятнадцать. Это я сейчас скажу, что в тридцать пять он мог не так уж и много знать, но впечатление производил сведущего. Все у него были идиотами, никто не умел работать, только под руку и лезли. Я под руку не лезла, поэтому была в почете.
Но готова отдать ему должное: снимал он хорошо, любил выстраивать киношные планы, выстраивал их долго, как обычно это делают сами киношники. Хотя можно было бы и побыстрее, ну вот правда. Отчаянно любил снимать перебивки в сюжеты – легкий снежок, покрывающий озимые, предметы через стекла и зеркала, листья, падающие с деревьев, птиц, разлетающихся в сторону, морщинки, шероховатости, неровности. Вот под это была настроена его камера, а не под мои глупые разговоры. Так он считал.
– Сама приедешь завтра или из редакции с нами?
– Сама, наверное. Не помню.
– Не помнишь, как поедешь? – скривился даже от моей глупости.
О, если бы это была просто глупость, то я бы себе ее без остатка простила, но нет, тут надо было по пазлу собирать картинку давно уже забытого и стертого сюжета со всех информносителей в голове.
– Сама поеду.
– Угу, – промычал, свернул за угол в комнату с техникой.
