– Ну и стала же! – утвердительно поддержала подруга.
– А вот тут не уверена, – губу нижнюю прикусила. – Круто ли быть не специалистом, а трансформаторной будкой?
– А… Всё же задел, да? – поняла Танька. – Уход твоего корра ударил по голове?
– Вино ударило по голове. Просто мне кажется, что в этой погоне за крутостью я забыла, что такое быть журналистом.
– Ей больше не наливать, – закончила мой вечер Танька.
– Да, голова поехала уже. Короче, устала я, наверное, – подытожила.
– А я тебе сразу об этом и сказал, – перехватил Вадик слово и бутылку.
– Жаль, что функции «повторить» не существует. Такой, чтобы зашел на сайт госуслуг, подал заявку в письменном виде: «Мне надо вернуться на десять лет назад». Через две недели пришел ответ: «С какой целью?» «С целью изменить прошлое» «В заявке отказано. Неясная причина», – ответили бы на портале. Потому что в прошлое могут отправляться только смелые люди, ну или чиновники. Поеду я от вас.
– А мне «повторить», Вадь, я смелая и почти чиновник, – протянула пустой бокал Танька.
Они, хохочущие, проводили до двери, проконтролировав, чтобы вызвала такси, поцеловали в лоб и отпустили с миром.
– Когда приедешь, напиши эсэмэску, – попросил Вадим.
Он всегда просил писать ему эсэмэски. Это не была верность староверию и забытой опции писать платные сообщения, это был контроль. На СМС-сообщение уходило на три секунды больше времени, чем на мессенджеры. Так он знал, что потратила я в три раза больше усилий, значит, живая, и после ложился спать спокойно.
Я вышла на влажную улицу, дождь еще покапывал в лужицы, но уже не злился, скорее, торопился раствориться в асфальте – и тут же расплывался, не ведая, что вода никогда не подружится со смесью из щебня, песка и филера. Так всегда говорил Даня.
Всё, что скапливалось во мне годами титрами, текстами, склейками монтажными, спикерами госдумовскими, бессонными ночами и литрами кофе, сваренного наспех, осело внутри осадком в стакане, и не хотелось этот осадок болтать, а потом пить. Закашлялась бы. Поэтому всё, что я копила внутри, оставляла на дне. Я как та самая ворона-москвичка, которая мешает всем сегодня спать, потому что дождь, а ей хочется пройтись по городу.
Отпустила такси, прошла вдоль пустой набережной и через один стеклянный мост оказалась у Киевского вокзала. В Брянске я не была уже два года. Когда не стало папы, как-то и не хотелось возвращаться в этот город совсем. С мамой виделись редко, иногда она приезжала, иногда я. Но в какой-то момент я просто перестала хотеть ей звонить, спрашивать, как она. Это мертвое состояние главного внутреннего органа уже не пугало. Его как будто проверяли на прочность, а потом отключили от аппарата жизнедеятельности. Дальше я следить за ним перестала – ну бьется там что-то, потуги какие-то издает, ну ок, дальше как-нибудь разберемся.
Наш дом в Брянске был стар, но эта старость и ветхость придавала какого-то шарма ему. Вряд ли этот шарм замечал кто-то еще, кроме меня, но по дому я скучала гораздо больше, чем по людям. Важно было просто знать, что где-то есть деревянная коробка в шестьдесят четыре метра, в которой ничего не меняется. В голове кружило фонарями билбордов совсем не от вина, а от разговора, который нервозом давил на легкие. Панические атаки случались всё реже, это не могло не радовать. Вообще, подумать не могла, что ответственность превращает людей в невротиков. Если бы я знала об этом в детстве, то еще тогда перестала бы слушать родителей и превратилась в ту, кем я, по сути-то, стала – в разгильдяйку. Мамиными словами уже говорить начала.
