– Ну ты, Ирка, вообще гений… здесь надолго останемся…
– Если нам дадут здесь надолго остаться. А то сами знаете, только обустроишься, и на тебе, или потолок на бошку попрет, или еще чего…
– Сплюнь.
Сплевываю. Смеемся. Короткая передышка. Которой нужно воспользоваться с умом, – читать книги, книги, какие тут есть книги, перечитать все, проштудировать, чтобы не стоять перед дверями потом, не смотреть, как баран на новые ворота…
Противоположная дверь распахивается.
Резко.
Внезапно.
Вздрагиваем, это новенькое что-то, кого тут напустят на нас в этот раз, бешеных собак или танки, или…
Откуда парни успели оружие вытащить, вот это реакция, уже сжимают какие-то кольты, парабеллумы, кто что достал в лабиринте…
Визг.
Стайка девчонок выходит из двери, тут же с визгом разбегаются, ай-й, не надо, не надо… бежим за ними, да вы постойте, девки, не боись, ничего вам не сделаем. Сами не понимаем, как оказываемся в соседнем зале, за нами захлопывается дверь. Макс колотит в дверь кулаками, распахивает, там уже другая комната, ощерившаяся экранами, вопросами, введите дату Ледового побоища, назовите девичью фамилию принцессы Турандот…
– Продрали жратву, – шипит Макс.
– Да будет тебе при девчонках-то, – пытаюсь его урезонить, знаю, бесполезно.
– Да ты-то уже привычная…
– Я-то привычная, а они?
Показываю на девчонок: драные джинсики, юбочки по самое не балуй, розовые топики, сумочки с какими-то очередными супергероями, модными в этом сезоне. Накрашенные губы дрожат, вот-вот заплачут, это я про девчонок, а не про супергероев…
– Не боись, девки… – шепчет Витек.
– Мы… мы не виноваты…
– В чем?
– Ни в чем…
– Тоже верно…
– Не… не убивайте…
– Делать нам больше не фиг, девчонок убивать. Меня Максом зовут.
– А… Алина, – одна из моднявок робко протягивает руку, черт, что у нее там, на ногтях нарисовано, не-е-е, я в её возрасте и то так не изгалялась…
– Саюри.
– А настоящее имя как? – смеюсь, – ладно, не называй…
– А… а вы нас когда отсюда выпустите?
– И ты у меня спрашиваешь? Будь моя воля, так хоть сейчас.
– А… а чья воля?
Фыркаем. Знакомая история, те, кто недавно сюда попали, вот так вот и бегают, и спрашивают, а когда нас отсюда выпустят, а кому жаловаться, а во-о-он той стенке жалуйтесь, может, выслушает…
– А вы как сюда попали? – спрашиваю.
– Мы… мы не нарочно.
– Мы не хотели…
– Еще бы вы попасть сюда хотели… Я спрашиваю, попали как?
– Не… не помню…
– А ты?
– Не…
– Ты?
– Это… меня машина сбила.
Вздрагиваем. Вот черт, первый человек, который что-то помнит, хоть что-то…
– Машина сбила… и?
– И… – девчонка мотает головой, она так свое имя и не назвала, какая-нибудь Рейнбо Дэш или Маюми-Киимоното-Недошито, – не… не помню.
Сбила машина, сбила машина… пытаемся понять, что это может значить. На загробный мир что-то не похоже, да что значит, не похоже, можно подумать, кто-то знает, как должен выглядеть загробный мир…
– Не помнишь? – Макс наклоняется к девчонке, у той губы дрожат, только не разревись, мы сами тут все скоро разревемся, – ну… повспоминай потом… это важно, очень важно…
Спохватываемся, что так ничего и не успели взять из зала с едой, вот что значит, мозгов нет. У кого мозгов нет, тот здесь не выживает, мы это давно поняли, с ранних лет, когда еще ревели в пустых комнатах, звали маму, а на экранах высвечивалось – сколько будет два плюс два умножить на два, и кто писал шесть, тот проходил в комнату, где стояли тарелки с едой, а кто писал восемь, тот уходил в другую комнату, откуда не возвращался больше никогда.
