– Да-а-а? Оу, как интересно! Босс в курсе?
– А вы доложите, Верунчик, начальству письменно, в трёх экземплярах, со своими традиционными мерзкими подробностями, со своей грязной отсебятиной, – зловеще прошептал Фёдор секретарю на розовое ушко, на ходу придумывая мрачные шутки. – Но помните, Верунчик, на этот раз можете пойти по статье 70, УК РСФСР22. До десяти лет. Строгого режима.
Верунчик оставила в глазницах наивные, изумлённые голубые пуговки застывшими от ужаса. Губки обиженно поджала.
Понимая, что нельзя наживать дополнительных врагов, Фёдор смягчился.
– Обязуюсь: буду лично вас информировать о ходе расследования. Но уговор: до вынесения бандитам смертного приговора – полный молчок! Киа кумитсу! Совершенно секретно! Иначе – смерть!
– Оу, конечно – конечно! – воскликнула Верунчик с намеренным акцентом на букве «чэ» и покраснела. – Клоузд. Стафф оунли23.
«Женщина промолчит» – это из области невероятного. Например, наводнения в узбекском Самарканде или пустыне Гоби. Произойти, теоретически, может. Но вряд ли.
По возвращению домой Фёдора ждал большой, просто огромный, неожиданный сюрприз.
Он позвонил домой с работы, извинился перед матушкой за утренний английский уход, похожий на бегство, соврал, что срочно вызвали, телеграммой, и едва не уволили с работы. Мама отчитала сына и настоятельно попросила быть к ужину. Это значило по старой и доброй традиции их семьи, что отец будет при галстуке, мама – в белой кофточке. Они должны будут отмечать новые капиталовложения сына в общий семейный бюджет, те самые, украденные его попутчицей четыреста долларов, о получении которых мама знала заранее, ещё до окончания командировки сына.
Сюрприз был иного характера.
В трубе длинного, замысловатого коридора старинной трёхкомнатной квартиры доносился оживлённый женский говор, скорее всего, из кухни. Фёдор заранее расстроился, предполагая, что мама пригласила на смотрины очередную перезрелую невесту, проверенную – перепроверенную родственницу своей «самой лучшей», очередной подруги. При подобных маминых заботах, Фёдор ощущал себя пятидесятилетним вдовцом с подагрой, астмой и радикулитом. Он легкомысленно поплевался через левое плечо, чтоб его бывшей, здравствующей жёнушке за «вдовца» не сильно икалось.
На этот раз сюрприз был всем сюрпризам сюрприз. В кухне восседала на венском стуле сбежавшая попутчица – Вероника. Она же Надежда Фролова, по паспорту, собственной персоной! Причём, в блондинистом парике. Сидела к вошедшему Фёдору боком, но эти обворожительные, фигуристые обводы бёдер, талии и стройные ножки в расписных колготках, будто приспущенный край ажурных чулков, – впечатлительному холостяку Фёдору, похоже, из памяти можно стереть только ударом тока в оба виска.
– Феденька! – воскликнула мама. – У нас гости!
Фёдор глупо надеялся, что повернётся какая-нибудь другая девушка, скажем, Наташа – сухопарая медичка из зимнего Дома Отдыха в Репино, или Инна – пухлая хохотушка из прошлогоднего санатория «Маяк», что в Алуште. Надёжные, хорошие девушки, по рекомендации маминых подруг, с подстроенной встречей семей на отдыхе. Но повернулась-таки черноглазая стерва Вероника (или Надежда по паспорту?) с гадкой улыбочкой великой провокаторши.
Мало сказать, Фёдор оторопел. Он стоял дуб дубом, поражаясь женской наглости, расторопности и коварству. Подобные гадюки могут приспосабливаться к любым земным условиям.
