Рик враз отрезвел. Он точно знал, что значит этот сигнал в ограниченном пространстве кишки туннеля. Заозирался, в поисках технических помещений, где бы он мог переждать, но ничего рядом не было. И вот же беда – он не знал, каким было расстояние, что он прошел сюда в беспамятстве!
По полу прокатилась вибрация, раздался близкий металлический скрежет – это сдвинулись в стороны лепестковые люки, электромотор опустился звездочками на зубья полозьев и уже первые сантиметры сорока сантиметровой стали ворот показались из стены. А следом, за его спиной, послышался такой же звук. Рик понял, что спасен! Это вторые гермоворота отрезали путь от возможной зоны заражения. Кинулся назад, торопясь изо всех сил и прекрасно понимая, что на всю дорогу есть не больше двадцати пяти секунд, чтобы успеть до полного закрытия, и до того, как этот участок заполнят техническим смертельным газом.
Он мчался, как ему казалось, во весь опор! Но алкогольные пары, словно материализовавшись во что-то существенное, хватали его сзади, за майку и штаны, старались остановить, задержать. Кидали в глаза песка, добавляли мути, путали. И он все никак не мог понять, как такие близкие ворота, оставались такими далекими, несмотря на все его усилия. А в голове по кругу металась мысль, что не успеет, и от этой безысходности, чувствовал, как шевелятся седеющие волосы на затылке.
Но вторые ворота существовали, и Рик уже смог разглядеть их сквозь туман. Он видел, как они медленно, но неумолимо закрывались, отрезая от спасения.
– Нет! – Заорал он в голос. И тут вспомнил свою медкомиссию, где строгая женщина в очках и белом халате спрашивала, за какое время он сможет пробежать пятьдесят метров. Он еще тогда посмеялся над вопросом и ответил ей, что не за рекордами едет, а за баксами. Хотя, если быть справедливым, то вся эта комиссия была одним большим фарсом – кандидатов работать за почти нормальную земную зарплату в опасном и далеком от родины месте, было совсем мало, и поэтому никто особо не придирался к здоровью «чемпионов», как их называл пикетных бригадир, нанявший всех их. – Нет! – Снова крикнул он, и снова ворота, отказавшись подчинятся ему, не остановились, продолжили отрезать от жизни.
Но Рик успел. Успел в самый последний момент запрыгнуть в утекающую светом щель, чуть не лишившись пальцев на правой руке, в изящном жесте отброшенной в балетном полете, словно он исполнял партию лебедя. И тут же его скрутил жгутом спазм, Рик схватился за живот, повалился боком на холодивший металлический пол, задышал часто-часто, проталкивая сквозь железные прутья боли кислород. Вдруг его резануло памятью, болью несделанного, словно он прощался с жизнью, хотя, на самом деле, только начинал жить:
– Верните мое прошлое. Я не смог в нем пожить. – Жарко зашептал он, словно кого-то убеждая. – Не видел, не чувствовал, не ощущал. Время пролетело мимо! Я даже не дышал воздухом…. Воздух. Почему я не помню, какой у него вкус? Он же должен чем-то пахнуть. Весной, цветами, тополиным пухом. Он должен пахнуть океаном! – Рик бессильно всхлипнул.
– Я был на том пляже, где волны прибоя намывали белый песок, перекатывались белыми барашками. Я это помню. Но океан не имел запаха. Почему я не его помню запахов? – Сирена смолкла, и теперь он слышал свое сердце. Рик глубоко вздохнул, в нос ударил резковатый запах медикаментов, спирта. Он вдруг понял, что так и не сможет никогда привыкнуть к этой станции, к этому воздуху, к этой работе. Как вообще его сюда занесло? Хотя, именно это, удивляло меньше всего, зная его вечное переходящее состояние из похмельного в опохмеляющееся, необратимо трансформирующееся в новый запой.
