– Простите, хранитель покоев, – Карнеол по-щегольски накинул камзол на плечо, серые глаза сверкнули.
– Может быть, кому-то стоит вернуться к своим обязанностям и также хранить покои, а не размусоливать бабьи сплетни? – Эмеральд демонстративно пошел в сторону кладовки, ненавязчиво давая понять, что совет дал не для красного словца. Он был выше своего собеседника, и это позволяло юноше ощутить хоть и небольшое, но преимущество.
– Поговаривают, ты делаешь неплохие сети, – вдогонку крикнул Карнеол. – Не теряй навык. Еще пригодится!
С самого утра внутри Эмеральда все кипело. Без всякой значимой причины он был готов браниться и спорить с каждым встречным. Но еще сильнее ему не хотелось доставлять этому мерзавцу радость и дать повод спровоцировать себя на оскорбление или, хуже того, драку. Поэтому, тихонько выругавшись, юноша пошел на поиски злополучного ведра. Теперь ему просто требовалось занять себя чем-то посторонним, не имеющим прямого отношения к жизни обитателей замка. Растения-то не виноваты, что посажены в этом саду, где они еще и прижиться-то не успели.
Эмеральда не удивляло, что Крапсан прямо-таки спелся с Карнеолом, завязав крепкую, на первый взгляд, дружбу. Назло здравому смыслу они были настолько близки и похожи, что напоминали манерами родных братьев. Конечно, хватило бы и одного яркого качества для намека на родство – например, редкостного умения взбудоражить собеседника и испортить ему настроение (правда, у Карнеола это получалось невзначай и благодушно), – но их было гораздо больше.
Имя наследника еще официально не объявлялось балтинцам, но вот уже три года всем оно было хорошо известно, как и повадки будущего правителя. Карнеол не нашел отклика в сердцах большинства островитян, вызвав одинаковое недоумение у непоколебимого оппозиционера Цвейника и притихшего после женитьбы Харркона, а иные и вовсе призывали денно молиться за здоровье Принца Туллия, дабы уберечься от козней и колкостей Карнеола.
Эмеральд по своему обычаю старался не обращать внимания на сплетни и на любые расспросы отвечал весьма уклончиво, тем более забот и обязанностей у него меньше не стало.
Словно окрыленный, Принц Туллий ощутил новый прилив жизненной энергии, который по силу было укротить лишь бутылке его любимого березового сока, до которого он так и остался большим охотником. А предупреждение, высказанное когда-то верховным кудесником Гульри, что рано или поздно могут проявиться неожиданные последствия долгого заклятия, только подстегивало правителя. Со всем пылом он принялся лично решать проблемы балтинцев, реформировал Канцелярию и даже, переступив через себя, теперь уже в открытую стал проповедовать дружбу между островами Союза, на которую другие князья и принцы охотно откликнулись. Неизменной осталась только его ненависть к Принцу Пиону и Флорандии. Это было настолько взаимно, что подчас вызывало всеобщее опасение. Однако Принц Туллий никогда не забывал добавлять, что не в силах причинить и малейшего вреда флорандцам, ибо они и так уже чересчур сильно наказаны за грехи предков.
Все это время Эмеральду приходилось чутко следить за всеми изменениями в политическом курсе Его Светлости и за тем, чтобы он окончательно не сдался на милость своей дурной привычки. Особое положение превратило Карнеола в отменного лодыря, поэтому хранителю покоев пришлось взять на себя бо̀льшую часть работы.
