Выше неба. История астронавта, покорившего Эверест - страница 6



Выживание зависит от правильного выбора точки, куда ступать, спокойного расчета, и таких же спокойных поисков неровностей в камне, на которые можно поставить ногу. Крошечные точки опоры на отвесной скале дают меньше контакта, меньше трения и меньше остановок – все это создает невероятную нагрузку на ноги. Для того, чтобы поддерживать равновесие при таком ограниченном трении, требуются сильнейшая концентрация и контроль. Об этом стоило помнить лучше.

Мой роман со скалолазанием начался давным-давно в Греции. Когда-то ветер сточил коричневые горы над приморской Глифадой, южным пригородом Афин, а солнце прожарило насквозь все остальное. По этим лысым холмам я начал подниматься без страховки в пятнадцать лет.

По выходным взбегал по склонам, обходя выбоины, в которых можно было вывихнуть лодыжку, предпочитая подъем вверх по выбранным валунам.

В воображении крутилось невероятное кино: я карабкаюсь по пугающей северной стене Эйгера[22] или вбиваю кошки в последние ступени, ведущие на седую вершину Эвереста. Мое сердце бешено колотилось, а легкие трепетали от возбуждения и адреналина. Я переносился в мифические горы, о которых так часто читал, представлял себе, что поднимаюсь вместе с героями-альпинистами – Морисом Эрцогом[23], Джоном Харлином[24], Генрихом Харрером[25], Джорджем Мэллори[26], Эндрю Ирвином[27], Эдмундом Хиллари[28], Тенцингом Норгеем[29], Крисом Бонингтоном[30], Райнхольдом Месснером[31]. Прокручивая как мантру этот список в своей голове, иногда даже осмеливался добавить – «и Скоттом Паразински».

Однако в Афинах не было таинственных зияющих трещин или ледяных башен высотой с небоскреб. Только распушенный ветром дикий лук и разбросанные между глыбами и осыпями сорняки по колено.

Но, завороженный воображаемыми картинами, питаемыми литературной классикой по исследованию гор, которую я глотал в детстве в огромных количествах, я видел вокруг себя крутые обрывы и величественные пейзажи, доступные прежде лишь немногим.

Очень хотелось когда-нибудь подняться в редкий, дурманящий воздух, о котором читал… Однако мне было еще очень далеко до этих потрясающих вершин – и по годам, и по расстоянию, и по моим собственным навыкам.

Среди камней скрывалась золотая жила для подростка-мусорщика: после ужасов Второй мировой войны, полыхавшей 10-летиями ранее, когда греки сражались с захватчиками, земля была усеяна старыми пулями, ржавыми ящикам из-под боеприпасов и неразорвавшимися минометными снарядами. Однажды мы с приятелем наткнулись на одну такую мину – она была слегка помята, но почти нетронута. Хорошо, что в юности все мы «молоды и бессмертны», поскольку охота на неразорвавшиеся боеприпасы, которым уже много 10-летий, не всегда заканчивается удачно. К счастью, раскопки в древнем мусоре так и не принесли мне премию Дарвина[32].

Повзрослев, я продолжил пешие походы и лазал по скалам, где мог. В конце концов я увлекся лазанием по замерзшим водопадам: вооружившись ледорубами, примотанными к рукам, и стальными кошками, надетыми на ботинки, я стал похож на зимнюю версию Человека-паука.

Моя любовь к горам в конечном итоге привела меня в программу по обучению неотложной медицинской помощи в Колорадо, где я мог еще больше времени проводить на горном воздухе, прокладывая пути по пересеченным хребтам, куда осмелились бы ступить немногие. Там я встретился с удивительной свободой, окруженной такими перспективами, которые быстро стали одной из величайших страстей моей жизни.