Выше всех - страница 4

– Вот видишь, – ласково прошептал Молес, – это может быть очень хорошо.

Он снова вошел в нее. На этот раз медленно и нежно. Ее влажное от ласк лоно, приняло его в себя легко. Молес двигался осторожно, снова срывая с нее стоны, заглядывая ей в лицо, чтобы убедиться, что ей приятно каждое его движение. Наконец она подалась ему навстречу, обхватив руками его крепкую шею. Ее движения разожгли желание в нем. Молес никогда не жаловался на мужскую силу, но такого жгучего возбуждения не испытывал даже во время взросления. Он ощущал, что готов излиться в любой момент, но не мог позволить себе завершить все, не показав ей на что способен. В нем крепла решимость довести ее до пика удовольствия. Она же хоть и таяла в его объятьях, но была еще слишком далека от этого. Не в силах вырваться из ее рук, прижимающих его к содрогающемуся от плавных толчков нежному женскому телу, Молес, не выходя из нее, сел. Хиастолина оказалась сверху. Теперь она задавала темп, запустив свои тонкие пальцы в его жесткие волосы и с каждым движением опускаясь все ниже. Он понял, что допустил страшную ошибку. Ее упругая грудь, скользящая по его мускулистому телу, страсть, с которой она впивалась ногтями в его плечи, жажда, с которой девушка льнула к нему – все лишало его рассудка. Скажи ему сейчас, что он птица, и он с радостью выпорхнет в окно, совершенно не соображая, что делает. Бороться с ее напором было сложнее, чем с разъяренным сангъяком, но Молес, собрав в кулак все мужество и самообладание, отстранил от себя разгорячённую принцессу огненных драконов и уложил обратно на шелковую простыню и мягкие подушки. Они оба испытали мимолетное разочарование, когда ему пришлось покинуть ее тело. Подняв ее бедра и закинув ее ноги к себе на плечи, он снова вошел, с твердым намереньем довести дело до конца. Это удалось ему далеко не сразу. Постель комкалась и шла складками под ними, его лоб покрылся испариной. Капли пота, падающие вниз, искрились, испаряясь от исходящего от ее тела жара, на который были способны только повелевающие пламенем. Ее глаза зажглись ярким светом, когда она достигла вершины удовольствия. Запрокинув голову, Хиастолина протяжно застонала, выгибая спину. От этой картину у него внутри все содрогнулось. Он в последний раз погрузился в нее как можно глубже и, придерживая ее за бедра, испустил в нее свое горячее семя.

Выйдя из нее, Молес попытался сделать то, на что не решался все это время – поцеловать ее. Хиастолина отвесила ему тяжелую пощечину, едва он приблизился к ее лицу.

– Ты что о себе возомнил?! – прошипела она, от нежной девушки, жадно льнувшей к нему, не осталось и следа. – Кажется, ты забыл свое место, человек! Чтобы через мгновение и духу твоего здесь не было! Иначе я велю выпороть тебя! Нет, выпорю сама! Проваливай! Вернешься, когда будет велено, за Грамотой. Получишь свою косточку, псина!

Не говоря ни слова, Молес напялил на себя разбросанные по полу шелковые тряпки обратно и вышел. Не сдерживая злости, Хиастолина запустила ему в спину подушкой. Наследная принцесса не могла себе позволить подобного поведения, но, откровенно говоря, она сейчас не чувствовала в себе ни капли благородства. Всего ее достоинства и гордости ее лишили здесь – на этой смятой постели. Она сорвала украшенную кровавым пятном простыню, свидетельство ее позора, и мгновенно испепелила прямо в руках. Молес покинул покои, даже не обернувшись. «Ну все, – подумал он. – Дело сделано и не стоит вспоминать об этом. Мне нужно решать реальные проблемы, а не те, от которых страдают королевские особы. Пусть душевными терзаниями благородных девиц занимается кто-нибудь другой». В соседней комнате его ожидала все таже придворная дама. По ее непроницаемому выражению лица было непонятно, что она слышала и что обо всем этом думает. Ни о чем не спрашивая, Ларима сняла с него заклинание, передала ему его одежду и отвернулась. Ему начало надоедать эта игра в переодевание. Он отказывался понимать, почему не мог явиться к Ее драконьему Высочеству в чем обычно ходил, особенно учитывая то, что все равно это нужно было снимать. Но возмущаться было бессмысленно и, откровенно говоря, поздно.