Ночью Арина плакала так, что послали за матушкой Анисией…
◊ ◊ ◊
Скорей бы кончилось лето! Она встретится с Настей и расскажет ей про сестру Агафью. Как они ели Настину шоколадку. Как Арина угощала её яблоками, собранными ночью в монастырском саду (грех она возьмёт на себя, а сестра Агафья поправится, потому что в яблоках много железа, это полезно при малокровии). Как плакала у гроба…
Может, тогда станет легче и сдвинется невидимая каменная плита, от которой у Арины так тяжело на сердце, что даже больно дышать.
Наступило первое сентября, но Настино место за партой осталось пустым. Арина молча подняла руку.
– Что тебе, Зяблова? Хочешь выйти?
Арина встала. Хотела ответить, но голос ей не подчинился, а из глаз потекли слёзы.
– Ну что ты, что ты… Не надо плакать. С твоей подружкой всё хорошо, просто она уехала.
– Как… уехала? Куда?
– Куда-то в Приуралье, я не знаю точно. Приезжали её родители, забрали аттестат. Теперь Настя Пичугина будет учиться в другой школе, и надеюсь, не посрамит нашу гимназию. А ты иди умойся и приходи в класс.
Арина плескала в лицо водой, а слёзы все лились… С Настей они больше не увидятся. Она даже не приехала попрощаться. Даже адреса не оставила. И некому рассказать об Агафье, не с кем поделиться…
Весь урок Арина просидела уставясь в стену и сосредоточенно о чём-то думая. А на перемене выкопала из-под куста сирени обёртку от шоколадного батончика – всё, что у неё осталось на память о Насте.
Неприятности на этом не кончились, посыпались как горох из дырявого мешка. Новым ударом стало известие о расформировании приюта. Арина со страхом думала, как ей теперь жить. Где теперь – жить?! Что с ними со всеми будет? Правда, это случится ещё не скоро, следующей осенью. Приют закроют, а православная гимназия останется, только учиться в ней Арине больше не придётся.
Стараниями монахинь для большинства воспитанниц нашлись приёмные родители. Машу Горшенину взяла к себе дальняя родственница, оформив опекунство. Четверых девочек забрали домой матери, отбывшие сроки в местах заключения и восстановленные в родительских правах. Одна из них через месяц вернулась обратно. Арина бы ни за что не вернулась. Её и ещё двенадцать девочек отправят в специализированные детские дома-интернаты.
«А куда ж вас девать, горемычных?»
◊ ◊ ◊
Вышивать Арина больше не могла – дрожали пальцы. И есть не могла – еда застревала в горле и не желала проглатываться. У неё не было подруг – ей никто не нужен, только Настя.
Девочка надолго впала в депрессию. Стала угрюмой, озлобленной, невыносимой. Маятник биполярного расстройства психики, которое невозможно распознать в раннем детстве и о котором догадывалась матушка Анисия, – маятник вздрогнул и закачался, расшатывая кирпичик за кирпичиком тот фундамент, который год за годом складывали сёстры-монахини и гимназические учителя:
«Мы трудимся, но Бог решает, что и как будет в нашей жизни».
Закрыть приют решил не Бог, решили люди, прикрываясь красивыми словами: выходило так, будто они делали благое дело.
«Пребудьте в терпении и не давайте расслабляться сердцем во время бедствий, но воздавайте за них благодарения, чтобы получить воздаяние от Господа».
Воздаянием для Арины стало холодное одиночество: от неё ушли все, кого она любила.
«Рассуждение выше всего, терпение нужнее всего, молчание лучше всего, многоречие хуже всего».
Молчи или рассуждай, терпи или не терпи, ничего от этого не изменится, Арининого мнения никто не спрашивал за всю её тринадцатилетнюю жизнь.
